Три круга Достоевского

Версилов когда-то говорил: «Одна умная женщина мне сказала однажды, что я не имею права других судить потому, что «страдать не умею», а чтобы стать судьей других, надо выстрадать себе право на суд» [10, 8, 288]. Герой согласен и не судит. Он согласен с тем, что судья должен быть чище тех, кого он судит. Эту же мысль Достоевский высказал и от себя, прямо. Касаясь Некрасова, толков о нем при его жизни и после смерти, писатель заметил: «Как лицам нам бы, конечно, было стыдно судить его. Сами-то мы каковы, каждый-то из нас? Мы только не говорим лишь о себе вслух и прячем нашу мерзость, с которою вполне миримся внутри себя. Поэт плакал, может быть, о таких делах своих, От которых мы бы и не поморщились, если б совершили их» [1895, 11, 434].

Очень правильные мысли. Не каждый может судить другого. Судить могут лишь лучшие.

Но лучшие у Достоевского (Мышкин, Алеша Карамазов) как раз избегают категоричности суждений. Зато худшие категоричны. И судят не задумываясь. Это они извратили понимание лучших людей, великих, учителей. Это они свои временные и конъюнктурные оценки пытаются выдать за вечные и истинные. Именно благодаря их стараниям низкие облачены в величие, худшие считаются лучшими, лжеучителя провозглашены учителями.

Нельзя принимать за истинную оценку человека при его жизни. Нельзя верить оценке тех, кто зависит от оцениваемого. Нельзя верить самооценке. Можно верить лишь оценкам людей независимых.

Величие великих узнается не сразу. Сразу можно определить лишь отсутствие величия. Истинная оценка человека возможна лишь после его смерти.

И сам учитель отчасти несет ответственность за оценки со стороны своих учеников. В том числе и за несправедливые оценки. Чему он их учил? Не воспитал ли он, как говорил Достоевский, «хлебного свистуна», «который продаст свой свист и, главное, направление своего свиста за деньги тому, кто больше даст, и таким образом свищет на первого встречного по заказу» [1930, 13, 299]. И вот первым встречным может оказаться и сам учитель, упавший со своей высоты.

В «Дневнике писателя» не согласный с Толстым по ряду вопросов Достоевский писал: «Такие люди, как автор «Анны Карениной», — суть учители общества, наши учители, а мы лишь ученики их. Чему же они нас учат?» [1895, И, 276]. В том конкретном случае, по поводу которого высказана мысль, плохому Толстой не учил. И кто был пр ав по восточной проблеме — это еще вопрос. Меня здесь больше волнует заключительная часть фразы: «Чему же они нас учат?».

Именно под этим углом зрения рассматривал Достоевский лучших, великих, учителей. Он считал при этом, что плохо, когда в обществе нет учителей. Еще хуже, когда лжеучителя считаются учителями.

Учителем может быть ли: шь учащий мысли и добру, добру и мысли. Это человек, представляющий собой личность в полном смысле этого слова, в том смысле, о котором так много говорилось в этой главе. Учитель не может быть «шутником», не может уходить от вопросов, не лжет при ответах на них, живет по тем же высоким идеалам, которьяе проповедует.

Учителя — это и есть лучшие люди, великие люди.

Таких людей, по Достоевскому, мало. Но вполне достаточно, чтобы сохранить идею учительства.

Писатель призывал к единению этих людей. Незадолго до смерти он писал: «Хорошие люди должны единиться и подавать друг другу руки ввиду близких ожиданий» [ЛН, 86, 128].

Проблема учителей и учеников занимает заметное место в философии Достоевского. И среди главных требований к учителю есть у писателя одно: не упрощай человека, пойми всю его сложность. Иначе есть шанс прекратиться в лжеучителя. Не понйждй уровня человека. Сделай вс «е, чтоб хотя бы на сколько-то поднять его. Помни, что безличшость может воспитать только безличность.

Как синтез философии человека выступает в творчестве Достоевского роман «Братья Карамазовы». Вернее, две главы романа: «Рго и cntra» и «Русский инок». А еще вернее, один раздел одной из глав — легенда о Великом инквизиторе.

Здесь начало и конец фитвософии человека как бы смыкаются. Конец — это проблема учителгей и учеников. Начало — природа человека, из которой эти учителя исходят в своих противоположных теориях.

Достоевский дает нам образы двух учителей, искренне занятых проблемами человека, его места в жизни, его идеалов. Исходящие из разного понимания природы челоиепа, личности, они видят два разных пути для человека.

Учителя даны на двух уровнях: Великий инквизитор и Христос, Иван и Зосима. Уровней два, а идея, по сути, одна.

Учителем людей был Христос. Сам он не излагает своего учения. Он делает свое дело, а не говорит о нем. Уста его молчат. Да и сказать ему не дадут. Мы узнаем учение Христа из уст его антипода, Великого инквизитора. Вслух, однако, выдающего себя за ученика Христа.

И хотя верить инквизиторам не всегда можно, в данном случае поверим. Нет другого выхода. Да и инквизиторы лгут не по мелочам. Лгущие по любому поводу инквизиторы будут позднее. Этот — еще в начале эволюции инквизиторства.