Три круга войны

Поддавшись общему настроению, которое царило на этой центральной дороге, разведчики двинулись по ухоженному шоссе вперед, на запад. А настроение здесь царило такое, что ему трудно было не поддаться: солдатская лавина катилась к вражеской столице с таким подъемом, какого еще не бывало. Все двигалось в таком безудержном порыве, с такой решимостью, с такой стремительностью, с такой жаждой дорваться до «волчьего логова», что собери сейчас немцы любые военные силы и направь их против этой лавины — не сломить, не остановить ее им ни за что на свете! Солдаты были опьянелы предчувствием скорой победы, скорого мира, они выглядели в своих собственных глазах сильными, смелыми, дерзкими, будто обрели крылья; ведь они не только сломали такую махину, освободили от такого кошмара свою землю, но и били уже этого сильного и лютого врага на его же собственной территории: это уже было возмездие! Правда, это только начало, основная битва впереди, там, в Берлине. Враг еще силен. Но солдаты верили этим придорожным плакатам, которые кричали теми же словами, которые были у каждого и на уме и на языке: «Добьем фашистского зверя в его собственной берлоге!» Добьем!

Незаметно, как на интересном представлении, летит время, летят назад километровые столбики. Много ли, мало прошли — неважно! Идут разведчики во главе с Гуриным вперед — куда идут все. Разведчики — народ веселый, лихой, неунывающий, идти с ними одно удовольствие. Лейтенант Исаев воспитал их по своему образу и подобию.

Ведет Гурин разведчиков, шутит с ними, а сам уже начал беспокоиться: прошли порядочно, а Дразикмюле все нет и нет. Майор говорил: десять — двенадцать километров, а прошли уже не меньше пятнадцати. Свел ребят на обочину, объявил привал, а сам достал карту, стал смотреть. Да, Дразикмюле почти рядом с Лукац-Крейцем. Но где он? Склонились все над картой, стараются коллективно разобраться в ней и опять решают: вперед. Только вперед!

Спросить бы у кого… А у кого? У всех одна дорога — на Одер, а у них какой-то Дразикмюле. Его, поди, никто и не слышал. У местного жителя спросить бы, да где его возьмешь. Деревня, — которой они шли, была совершенно пустой.

И вдруг повезло: заметили разведчики, в одном доме кто-то вроде в дверь метнулся. Сошли с дороги, во двор вошли. Гурин постучал в дверь — никакого ответа. Открыл ее настежь и увидел сидящих там четырех женщин и старика. Прямо перед ним — две рядышком на кровати, бледные и неподвижные, в глазах испуг. Одна рядом с дверью на стуле сидит — эта ближе всех к нему. Оглянулся на нее и только теперь заметил возле нее девочку лет четырех-пяти — беленькая, длинные соломенные волосики рассыпаны по плечам. И первая естественная реакция при виде малого ребенка — это улыбнуться ему. И Гурин улыбнулся, и тут же машинально полез в карман, достал кусок сахара, протянул девочке. И вдруг он увидел в ее глазах такое, будто перед ней страшилище. Она закричала душераздирающим криком. Гурин растерялся, посмотрел извинительно на взрослых. Девочка перебежала через комнату к одной из женщин, которая сидела на кровати, вцепилась судорожными ручонками в ее колени, не сводя с Гурина полных ужаса глазенок. «Как же они даже детей застращали!..» — поразился Гурин.

Боясь сделать лишнее движение, чтобы снова не напугать девочку, Василий осторожно положил сахар в подол сидящей рядом с ним женщине, сказал по-русски:

— Отдадите девочке.

Поняла ли женщина Гурина, нет ли, но она кивнула ему, а он оглянулся на старика и, напрягая свое знание немецкого, спросил:

— Заген зи битте, во ист Дразикмюле?

Старик оживился, заповторял это название и стал показывать куда-то на восток. Гурин кивнул ему, чтобы он вышел с ним на улицу. Они вышли, и старик стал показывать им в обратную сторону.

— Как, на восток? — Гурин недоверчиво смотрел на старика: явно немец не понял его.

— Он, гад, нарочно хочет нас послать обратно, — предположил кто-то из разведчиков. — Вы думаете, он правду скажет? Ждите!

Старик внимательно слушал курсанта и чувствовал, что тот говорит что-то против него, обернулся к Гурину, заговорил убежденно:

— Дразикмюле — дорт, дорт….

Пока они толковали со стариком, откуда-то взялся, подошел к ним молоденький чернявенький младший лейтенант. Худенький, юркий, как муравьишка. Шинель нараспашку, зеленая пилотка сбита на затылок. Заорал:

— Фриц! Живой фриц! А ну дайте мне его, я его сейчас!.. — и полез к старику, вызверив глаза: — Ком, ком! Я буду шиссен! — Вытащил из кобуры пистолет, потащил левой рукой старика за рукав.

— Младший лейтенант, оставьте! — крикнул Гурин.

Тот вздрогнул и вызверился на него:

— А ты кто такой? Как разговариваешь с офицером!

Младший лейтенант был выпивши, и, наверное, надо быть с ним поосторожнее. Но как?

— Прекратите безобразие! — Гурин решил не снижать командирский тон. — Или мы сейчас вас арестуем и отведем в комендатуру.

И вдруг он увидел: сник младший лейтенант, но не сдается:

— А вы что тут с немцами рассусоливаете? Их всех уничтожать надо!

— Товарищ Сталин так не говорил, — и Гурин махнул немцу, чтобы ушел с глаз долой.