Три круга войны

— И смотри мне, без фокусов! — лейтенант потряс перед самым его носом длинным костистым пальцем. — А то быстро схлопочешь!

Так днем квартирьеры делали свое дело, а к вечеру возвращались в город. Вечера были длинные, и они коротали их вокруг стола под висящей над ним керосиновой лампой — дулись в подкидного дурака. Карты нашлись у хозяек дома, и они обе охотно играли с солдатами «на высадку».

Однажды в разгар игры в дверь кто-то постучал. Все насторожились. Лейтенант с хозяйкой подошли к двери, она спросила:

— Хто там?

— Та я, Марыся!.. — послышался девичий голос. — Пустите до вашей хаты.

— О, Марыся! — Хозяйка взглянула на лейтенанта, пояснила: — Сусидка наша, — и открыла дверь.

В комнату вошла молоденькая, как девочка, женщина. Она сняла наброшенный на голову платок, тряхнула головой, и длинные светлые волосы ее аккуратно рассыпались по плечам и спине. Она была красавицей, и все, ослепленные ее красотой, стояли словно остолбенелые и молча смотрели на нее.

— О, сколько у вас хлопцев. Хочь бы мне одного дали! — Говор ее был слегка с польским акцентом, и это придавало ей обворожительную изюминку.

— А хиба у тэбэ нэма? — спросила молодая хозяйка.

— Так, нэма… Кто ж пидэ до моей халупы? Одна кимнатка, — Марыся шутила, мило улыбалась, глазки ее, по-детски невинные, светились неподдельной радостью.

— Садитесь с нами… Вот, развлекаемся, как можем, — первым из военных подал голос лейтенант. И тут, словно очнулись, заговорили все, стали наперебой приглашать ее к столу.

Гурин был ближе всех к ней, отодвинул свой стул, сказал:

— Пожалуйста…

Она, бросив на него мимолетный благодарный взгляд, села и тут же снова вскинула свои реснички:

— Декуе… — и, смеясь, перевела, произнося по слогам: — Спа-си-бо! Хорошо?

— Вам трудно говорить по-русски? — спросил Гурин.

— О нет! Интересно. Люблю! Будем играть в дурака?

— Вы умеете? — вскочил Хованский, расплываясь перед ней сладкой улыбкой.

— Да, конечно!

— Коля, на ноги не наступай, — бросил ему Гурин. Но тот не обратил внимания на предупреждение и намека не понял, а может быть, сделал вид, что не понял, продолжал отвлекать внимание гостьи на себя:

— Давайте сыграем! Я очень люблю с красивыми девушками играть…

«Вот гад, уже и комплимент подбросил!» — беззлобно позавидовал Хованскому Гурин и решил сбить его со стартовой дорожки:

— …и оставаться в дураках.

— От такой девушки, как Марыся, с радостью! — не растерялся тот.

— О, я плёхо играю, — сказала Марыся.

— Ничего, соглашайтесь, я буду вашим консультантом, — сказал Гурин и взглянул на Марысю. Та согласно улыбнулась, и Гурин на правах консультанта приставил свою табуретку вплотную к ее стулу. Марыся тут же подвинулась к нему и нечаянно коснулась плечом его руки. От этого прикосновения Гурина словно током ударило: голова хмельно закружилась, глаза затуманились, в горле запершило. Чтобы скрыть свое состояние, он смотрел в ее карты, но ничего не видел. А Марыся, прежде чем пойти, трогала пальчиками то одну, то другую карту и взглядывала на него:

— Так?

Гурин, ничего не соображая, машинально кивал, она выбрасывала карту и, смеясь, льнула к нему, благодаря за подсказку. И всякий раз от ее прикосновения Василия окутывал дурманящий туман, он готов был броситься на нее и расцеловать. Она будто чувствовала это и в самый опасный момент вдруг вскидывала на него глаза, предупреждала: «Не надо! Держись!», а сама под столом крепко-крепко прижималась коленкой к его ноге.

Хованский выигрывал и радовался:

— Марыся, увольте своего консультанта, он вас губит.

— Нет, консультант хороший, то ученица плохая, — и она ласково поглядывала на Гурина.

Муки Василия кончились где-то за полночь.

— Ой, уже поздно! Мне пора, — Марыся накинула платок и направилась к двери.

Он бросился за ней:

— Провожу вас… Там ведь ночь… — и они быстренько нырнули в дверь.

— Гурин! — предупреждающе прокричал ему вслед лейтенант, но ответить ему Василий был уже не в силах.

Как только вышли за калитку, Марыся подхватила Гурина под руку и, ежась от прохлады, прижалась к нему. И теперь, уж не имея больше сил сдерживаться, он обнял Марысю обеими руками и стал целовать ее как безумный. Она отвечала ему страстно, гладила его щеки, шею. Наконец она первой опомнилась, прошептала:

— Что же мы?.. На улице…

Они подошли к ее домику, Марыся открыла дверь и, взяв ласково Василия за руку, ввела в комнату. В темноте он остановился у двери, она обернулась к нему, обняла за шею, и он увидел совсем близко ее блестящие глаза:

— Милый!.. Любимый!.. Коханый!..

Гурин снова впился в ее губы, она прильнула к нему, прижалась крепко…

«Боже мой, как сладка, как радостна любовь! Какое это счастье — любить и быть любимым!..»

…Только на рассвете Гурин вспомнил, что ему надо возвращаться «домой», и сказал об этом Марысе. В ответ она стала его страстно целовать и просить, чтобы он ее не оставлял.

— Приходи вечером.

— Конечно, любовь моя!