Три круга войны

— Отсюда наша задача — уважать местные власти Комитета, помогать ему. И быть бдительными: здесь действуют банды террористов, они нападают на комитеты, убивают коммунистов, совершают диверсии и против Красной Армии.

Как нам вести себя на территории Польши? Как на земле дружественной страны. Помните: вы не дома, но и не в гостях. Без спроса ничего не берите, лес не рубите, местному населению не предлагайте советских денег. Здесь свое государство и свои деньги…

Короче говоря, лектор рассказал много интересного, но и многое солдатам было непонятно. Поэтому первый вопрос ему был скорее упреком, чем вопросом:

— Что же это получается? Мы освобождаем их территорию, а лесину не сруби, солому не тронь и даже кувшин молока не купи? А кто нам заплатит за тех — солдат, которые полегли здесь?..

— И еще ляжет сколько!..

Майор обернулся к замполиту, улыбнулся снисходительно:

— Везде один и тот же вопрос… Товарищи, все это надо понимать так: мы используем польскую территорию для преследования врага, чтобы сокрушить его окончательно. Ну, а попутно освобождаем и саму Польшу. Кроме того, с нами бок о бок борется и польская армия, которая с каждым днем наращивает свою мощь.

Этим объяснением курсанты остались недовольны: что-то тут не так, как понималось солдату, слишком все усложнено. Вопросов лектору больше не задавали, но между собой спорили. Угомонил их замполит:

— Кто сейчас не понял этой сложной обстановки — поймет со временем. Усвойте одно: должна быть дисциплина! На чужой территории — дисциплина вдвойне! На вас смотрят как на освободителей, как на представителей великого народа — так вы и ведите здесь себя соответственно. — Майор Кирьянов откашлялся, продолжал: — Любители молочка… Потерпите немножко. Вот разобьем фашизм, вернетесь домой и напьетесь от пуза.

— Дома — да! Дома молочка от бычка и от бешеной коровки!

— Вот-вот! — хрипел майор. — А пока потерпите. Продуктов у нас хватает, народ снабжает армию в достатке, так что не будем! Договорились?

— Договорились!

— Ну вот! Перекур.

— Е…ная заграница, — выругался Харламов, закуривая. — Она, похоже, нам еще печенку пощекочет. Видал: их освобождаем, а они диверсии против нас!

— Одни — диверсии, а другие помогают, — поправил Гурин Харламова.

— Помогают! Надо было так: дошли до границы, выгнали немца со своей территории, и ауфидерзейн, дальше освобождайтесь сами.

— Ну, сказал! — не выдержал Зайцев. — Гитлер только этого и хочет. Он бы передохнул, собрался с силами и опять за свое. Тут речь идет о чем? — Уничтожить гадов до конца! Чтобы это была уже последняя война, чтобы другим было неповадно.

— Да понятно, — отмахнулся Харламов.

— А понятно, так чего же ты ерунду мелешь?

— Какую ерунду? Я ведь тоже что-то соображаю. У меня, например, и другой план имеется, — он постучал себя по лбу. — Раз уж такая заварушка пошла и мы столько людей положили и столько всего пережили, — удавить всех гадов — фашистов, капиталистов — и установить везде советскую власть. Че дурака валять? Установить, и все. Кто будет возражать? Никто. Мы кровь свою за это пролили.

— Загнул!

— А ты что, против, чтобы все были советскими?

— Кто же против! Не против, — улыбнулся Зайцев. — Только ты загнул, брат! Великий ты стратег, Харламов!

Бабье лето продержалось недолго, уже на третий день небо затянуло тяжелыми свинцовыми тучами, подул ветер, зачастили дожди. Однако занятия не прекращались. Как на фронте в любую погоду солдаты не покидали окопов, шли в наступление или оборонялись, так и курсанты при любой хляби делали свое дело, — отрабатывали темы: прорыв обороны противника, ночной бой, бой в населенном пункте, уличный бой в крупном городе. Программа была уплотнена до предела — наверстывали время, упущенное на перебазировку. С занятий возвращались усталые до изнеможения. Курсанты ворчали:

— Уж лучше на передовую — там хоть не гоняют так и харч получше.

— Скорей бы выпускали нас, что ли…

И выпуск не заставил себя ждать — он пришел в свое время, которое было заранее назначено там где-то, в штабе армии.

В батальон приехали «покупатели» из частей, и снова под духовой оркестр группу за группой провожали вчерашних курсантов, а сегодня — младших командиров: в новых погонах с красными нашивками они четко отбивали шаг, проходя мимо батальонного начальства, и уходили навсегда. Проводы эти были грустнее обычных: состав этот пробыл вместе дольше других, свыклись, сдружились…

Ушли из батальона на этот раз и старшина Вася Богаткин, и старший сержант Коля Хованский. Богаткин, прощаясь, сообщил, что он сам давно просил майора отпустить его в свою часть и тот наконец согласился. За время службы в батальоне Гурин мало общался с Богаткиным, но знал, что парень он честный и порядочный, и потому, когда стали прощаться, Гурин обнял его по-братски.

— Прощай, тезка!

— До свидания, друг. — Старшина посмотрел на его сапоги, махнул рукой: — Что ты за человек? Ну пришел бы, сказал — я бы тебя обул по-человечески. Хоть бы вспоминал добром!

— Ничего, Вася! Дотопаю и в этих до Берлина! А тебя я и так добром буду вспоминать.