Пробыв еще несколько времени с ним на баке и рассказав положение виденных в ночную трубу ледяных островов, я сошел в кают-компанию и потом в свою каюту. Несмотря на усталость после шестичасовой вахты, сон бежал от глаз моих; засветив висящий над столом моим фонарь, я начал записывать в свой прозаический, но по крайней мере справедливый, без всяких вымыслов и прикрас журнал, обстоятельства того дня, даже последней моей вахты, то самое, что вы, благосклонный читатель, сейчас имели перед глазами; напоследок, от усталости, глаза стали смыкаться; я потушил фонарь и тотчас заснул… Ужасный удар, полученный шлюпом, мгновенно разбудил меня; я бросился на палубу, все офицеры сделали то же, и что же видим? За кормой большая льдина медленно удаляется от шлюпа… «Мирный» ударился о нее прямо форштевнем. Слава богу, что не ударился скулой, тогда бы гибель наша была неизбежна. К чести капитана должен сказать, что он ни словом, ни жестом не изъявил неудовольствия своего вахтенному офицеру, который, конечно, не мог отвечать за то, что шлюп не послушал руля. Впрочем худых последствий от этого удара не было, вода в трюме не прибывала, но у форштевня выломало греф на четыре фута длиной и один фут толщиной.
Случись в этих узких проходах обычные туманы, едва ли бы мы уцелели. Между тем, когда сияло солнце, никто и не помышлял об опасности. Напротив, перед глазами нашими самое величественное, самое восхитительное зрелище! С левой стороны большие ледяные острова из чистого кристалла светились изумрудами; солнечные лучи, падая на него косвенно, превращали эти кристаллы в чудные, волшебные, освещенные бесчисленными огнями дворцы, возле которых киты пускали высокие фонтаны; другие острова с глубокими пещерами, в которые с яростью устремлялись волны, а сверху падали каскады, представляя самые разнообразные, причудливые формы. По правую от нас сторону, весьма близко, тянулось ледяное поле, на котором были точно целые города с мраморными дворцами, колоннадами, куполами, арками, башнями, колокольнями, полуразрушенными мостами, посеребренными деревьями, – словом, мы видели самую интересную чудную фантастическую картину из тысячи и одной ночи!
Едва мы освободились от явной опасности и переменили долготу на несколько градусов к востоку, бесстрашный наш начальник опять идет во льды к югу. 14 генваря в полдень мы были в широте 63°49', 15 генваря достигли широты 66°54', а 16-го в 9 часов утра уже находились в широте 69°17' 1/2, и впереди льда еще не видно! Каждая миля, вперед пройденная, чрезвычайно радует нас. Почему знать, может быть, дойдем здесь до широты, самой близкой к полюсу?
Недолго мы тешили себя надеждой. В полдень, в широте 69°25', долготе 2°15' западной, сквозь шедший снег открылся впереди сплошной лед, приведя в бейдевинд, шли этим курсом еще две мили и достигли до обширного ледяного поля, усеянного пригорками и простиравшегося от востока через юг на запад; надо было выйти из этой бухты, почему и поворотили на северо-запад.
Капитан Беллинсгаузен опять идет к югу; ночью на 21 генваря впереди стали показываться льды. В два часа мы уже шли посреди разбитого льда, а далее простиралось сомкнутое ледяное поле, в котором затерто было до 50 ледяных островов; идти вперед не было уже ни малейшей возможности; надлежало поворотить и взять курс на северо-восток.