Они с острова Анны и бурей занесены были с их родственниками на остров Матеа, потом пристали туда же другие лодки с неприятелями, которые перебили и съели прежде прибывших, выключая четверых мальчиков, успевших убежать и скрыться в кустах, где и оставались они, пока неприятельские лодки не удалились от острова. Видя наши шлюпы и наслышась, что европейцы людей не едят и не обижают, решились просить знаками, чтоб мы взяли их с этого острова.
Мальчики были понятливы и имели склад лица, близкий к европейскому. Они знали остров Отаити, который называли Таити, и показывали, что остров их лежит от нас на юго-восток. Мальчиков остригли, вымыли, надели на них брюки и куртки из тика, и они не походили более на дикарей.
По восточную его сторону загадочное темное пятно, в виде груши, как бездонная труба в беспредельное пространство неба, из которого ни одна звездочка не посылает отрадного луча; этот так называемый Угольный Мешок невольно привлекал на себя внимание и еще более возвышал блеск звезды на оконечности Креста. Нельзя равнодушно смотреть на туманные пятна, которых насчитывают тысячи; иные и в самые сильные телескопы не разлагаются на звезды и, по мнению астрономов-поэтов, может быть, состоят из скопления мировой материи. Ночь тропическая на 22 июля пред Отаити, царицей Полинезии, с темно-голубым небом, при стройном шествии небесных светил, которые, по выражению одного христианина-поэта, «имя Бога в небесах своим начертывают следом», была невыразимо прелестна и принадлежала к числу таких, которые в жизни человеческой редко повторяются, может быть потому, что дают слишком уже много чистейших наслаждений.
Поутру 22 июля, подходя к мысу Венеры, мы имели пред глазами самую восхитительную картину. Отаити представился нам опоясанным тройной лентой из серебра, золота и зелени от разбивающихся о прибрежье волн, от чистейшего на взморье песка и роскошного ковра зелени, на котором возвышались кокосовые и банановые пальмы, служившие приютом для чистеньких веселых домиков; с гор катились светлые ручьи; островитяне суетились, спешили спускать с берега свои лодки и поплыли к нам навстречу; впереди их шел европейский ялик; шлюпы легли в дрейф, и ялик пристал к «Востоку». На нем сидели два островитянина; один из них высокий ростом, смуглого лица, в белой коленкоровой рубашке вошел на шлюп и подал капитану Беллинсгаузену письмо, сказав на худом английском языке, что оно от короля.
Письмо было следующего содержания:
Государь мой!
Я послал лоцмана провести вас на Матавайский рейд и буду рад вас видеть в безопасности на якоре.
Капитан Беллинсгаузен одного из посланных оставил у себя, а другого отослал на «Мирный». Шлюпы направили свой путь прямо к мысу Венеры, миновали коральный риф и, пройдя узким проходом между этим рифом и Дельфиновой мелью, бросили якорь на Матавайском рейде, неподалеку от берега, на том самом месте, где в 1767 г. капитан Валлис имел с островитянами сражение и где стоял Кук.
Едва успели положить якорь, как множество лодок окружило наши шлюпы; островитяне навезли нам лимонов, апельсинов, бананов, ананасов и кокосовых орехов и выменивали их за безделицы. Отаитяне имели открытые, веселые лица, большая их часть была без одежды, некоторые, однако ж, были в неполных костюмах: кто в одних брюках, кто в куртке без брюк или в одном камзоле. В числе приехавших к нам гостей были два матроса – один американец, другой англичанин. Первый служил некоторое время в нашей Североамериканской компании и выучился несколько русскому языку. В бытность его на острове Нукагиве женился там на молоденькой островитянке, потом переехал на Отаити, обзавелся домом и пользуется покровительством короля Помаре. Капитан Беллинсгаузен взял его к себе в переводчики, а англичанин для той же цели поступил на наш шлюп; от него мы узнали, что все отаитяне исповедуют теперь христианскую веру.