Три куля черных сухарей

— Жаль. Талантливый был парень… — Гурин закусил губу, ему сделалось не по себе от услышанного — будто он был чем-то виноват в Жекиной трагедии. Он догадался: мать нарочно не написала ему об этом, знала, что это его расстроит.

— Вот тебе и талан! — подхватила Ульяна решительно. — Талано́м тоже надо уметь распоряжаться. А шо толку, если талан дураку достался? Так и спился со своей гармошкой, срамно смотреть уже было на него, как побирушка стал. Ей-богу, мне дак и не жалко его…

— Нашла, — перебила мать Ульяну. — Отца нашла. Гляди…

Гурин взял фотографию. Со снимка на него смотрели совсем чужие глаза молодого мужчины. Гурин долго вглядывался в отца, искал сходства с собой и не находил. Спросил:

— Разве он носил усы?

— Носил, как же… Только не такие, как теперь, а маленькие, аккуратненькие.

— Забыл совсем его лицо.

— Подольше погляди — вспомнится, оживет в памяти.

— А кепка его?.. Помните, я донашивал?..

— Цела, — быстро сказала мать и достала из того же ящика целлофановый мешочек. — Храню, как же.

Взял Гурин кепку — она! Растянул ее на кулаках, встряхнул и стал примерять.

— Тесновата.

— Перерос отца… Да ты ж теперь уже и старше его лет на двадцать?

— Я возьму ее? — попросил Гурин.

— Носить будешь?

— На память.

Мать долго молчала, потом сказала:

— Выбросите ведь вы ее… Поваляется, поваляется — и выбросите… Тут она целее будет. А? — Она стала снова увязывать фотографии, засмотрелась на мужа: — Отцову карточку надо б переснять, увеличить, да все руки не доходят. Раньше фотографы ходили по домам, предлагали, а теперь не ходют, самой надо ехать аж в город.

Гурин держал в руках отцовскую кепку, а в душе его звучала, нарастая, песня:

Марш, марш впере-од.
Рабочий народ!..

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Недавно я снова оказался в родных краях. Было жаркое сухое лето. Если здесь даже в нормальные годы уже в июле трава хрустит под ногами, как яичная скорлупа, то теперь август и вовсе был похож на осень: на огороде все пожухло. Грядки с луком пожелтели, листья на клене мелки и обвислы, а тень под ними, как под рыболовной сетью. В саду под деревьями земля усыпана сморщенными недозрелыми сливами. Скворцы уже большими стаями шныряли по садам, склевывали случайно оставшиеся на верхушках деревьев спекшиеся вишни. Разморенные воробьи, распушив перья, дремали в дорожной пыли. Лишь изредка какой из них пошевеливался, вытягивая затекшую лапку или крыло.

Жарко. Все накалено, от всего пышет зноем — от стен, от черепицы, от земли. На Карпову крышу опустился голубь с раскрытым клювом и тут же юркнул в голубятню — в тень, в Прохладу.

У матери все двери настежь: погреб, сарай, летняя кухня — все раскрыто. Только в комнату из сеней дверь завешена одеялом. Ставни же, наоборот, еще с ночи не открывались, и от этого в комнатах стоит приятная прохлада.