Три лика пламени

— Такая уж я привередливая. — Главное — не подавать вида, что догадка Кователя не верна, и мои глаза красны от недосыпа совсем по другой причине. — Не люблю поделки, сляпанные на скорую руку.

* * *

— …Сегодня я был в Валмаре, у Ингвэ, проведал Лалвендэ. — Я недоумевала: Нолофинвэ позвал меня в тронный зал только ради того, чтобы сообщить о визите к новобрачным?

— Рада, что у них все хорошо. — А брат, похоже, не на шутку чем-то взволнован… Что это с ним приключилось? На солнышке перегрелся или наслушался ваниарских песен?

— Я был в Валмаре. — Продолжил Инголдо. — Там говорят о тебе.

— Да ну? — Я насмешливо приподняла бровь. (С досадой отмечая: Алдорова мимика. Надо же, как прилипло…)

— Ты… — Нолофинвэ, не будь дурак, гримасу признал. — Значит, это правда…

— Что — правда? Инголдо, ты говоришь загадками.

— Ты слишком много времени проводишь с Отступником, Фэйниель. Одумайся! — Голос брата был проникновенно, до тошноты, серьезен. — Говорят, ты отказалась отдать Сильмариллы Властителям из-за его чародейства. Он — само Зло, скрывающееся за дружелюбной личиной!

— Разве Владыка Арды недостаточно прозорлив, чтобы узнать любое зло и обезопасить от него Валинор? И Король вовсе не требовал отдать ему камни.

— Но он пожелал носить их в своем венце, а разве долг наш не в том, чтобы исполнять желания Великих? Что до Ступающего-во-Тьме… Он коварен и таит истинные помыслы в глубине своей черной души, а Владыка слишком милосерден и чужд всякой скверне, чтобы с легкостью распознать ее. Да еще в том, кто некогда был его братом, и предал его, отрекшись от Замысла.

Братец приосанился, воодушевленный собственной проповедью. Я молча оглядела его: хорош… Ростом, статью, царственно-суровым ликом Нолофинвэ пошел в отца. Только его небесно-голубым глазам, глазам матери-ваниэ, недоставало стальной решимости и ума отцовского взгляда. Да и твердо очерченные губы вряд ли знали горьковатую усмешку Финвэ. Истинный рыцарь Света, защитник добра и справедливости, без страха, упрека и лишних мыслей.

— Или ты не видишь, сестра, — он сам хочет обладать камнями?

Что? Он — хочет обладать камнями? В голове что-то щелкнуло…

— …Хотела создать полезную игрушку, а вышло — оружие…

— Стекляшки, пусть даже магические — оружие? Ты преувеличиваешь… — В голосе Алдора отчетливо послышались незнакомые и не слишком приятные нотки…

Угрожающие нотки, сказала бы я. Сильмариллы… смертоносные украшения — и прекраснейшее из орудий разрушения. Оружие в борьбе с ненавистными родственниками, ключ к мести за давнее поражение… И как же он хочет присвоить себе камни? Украсть? Из сокровищницы Тириона, заклятья на которую, как и на весь дворец, накладывали четверо Аратаров?

Но Алдор далеко. Зато Нолофинвэ, мнящий себя оплотом справедливости — вот он, рядом, с надменно вздернутой головой и гордо развернутыми плечами, такой правильный и безгрешный. Если сидеть в мастерской, можно и вовсе остаться не у дел, а предприимчивый родственник приобретет еще большее влияние. Особенно заручившись поддержкой Властителей, огорченных пребыванием Сильмариллов в кладовых дома Финвэ…

Не это ли скрывается за твоей напускной заботой, милый братец? Уж не желаешь ли ты обойти меня, дражайший Инголдо? Не с Ильмарина ли идет твоя ретивость во вразумлении сестры?

— Давно ли ты стал так беспокоиться обо мне и о моих вещах? — Нолофинвэ недоверчиво взглянул на меня — как же, назвать прекраснейшие из самоцветов «вещами». — Говоришь, Ступающий-во-Тьме жаждет света Сильмариллов? А чего жаждешь ты? Занять ли мое место подле отца?

Лазурные очи потрясенно расширились — великолепная модель для статуи «благородное негодование». И все-таки я успела заметить — зацепило. Хочешь, ох как ты хочешь вытеснить меня из сердца короля, будто мало тебе любви матери, жены и троих, нет, четверых, считая кроху Итарильдэ и плаксу-невестку Эленвэ за одного, отпрысков.

— Теперь я вижу, что ты и впрямь околдована. Или… нет, не может быть… — Выдохнул брат. — Ты — заодно с ним? Ты, принцесса нолдоров, рожденная в Благих Землях? Я думал, это вражьи чары лишают тебя воли, а теперь вижу — в тебе самой живет Искажение! — Он отшатнулся, словно от ядовитой гадины.

Проклятая. Меченая Искажением. Отвращение в глазах брата… Одобрение в глазах Алдора… С каждым днем я открываю в вас нечто новое, моя леди… Новое — наподобие ему самому. Его губы на моих губах, странный огонь, растекающийся по телу и, кажется, затрагивающий саму fea… Зачем рисковать, пытаясь выкрасть камни из неприступной сокровищницы, если можно переманить на свою сторону создавшего их мастера? Как же все просто! Будь ты проклят, Инголдо, за то, что дал мне увидеть это, если даже не видишь сам!

— Что ж ты, братец, испугался? — Хрипло бросила я, борясь с желанием вцепиться ему в лицо, ногтями содрав гримасу омерзения. — Неустрашимый Нолофинвэ испугался женщины?

— Ты не женщина, а чудовище!

С меня довольно… Сорвав со стены один из развешенный для украшения тронного зала мечей, я приставила клинок к груди Инголдо и прошипела: