Три любви

Расправившись с завтраком, Люси бросила взгляд на дешевый будильник из никеля – еще одно приобретение для каминной полки – и поднялась со стула. Выключив газ, она направилась в переднюю. Здесь почти в полном мраке она нашарила шляпу, сняла пальто с вешалки, которая еле угадывалась в темноте, оделась и, вынув ключ из кармана, открыла дверь.

Она вышла из подъезда и нырнула в туман, клочьями стелющийся по улице. В этих местах из-за близости реки часто бывали густые туманы, но в тот момент сквозь мглистую дымку пробился красный солнечный диск и осветил этот район. Он простирался от Келвинбанк-стрит до доков и постепенно уступал натиску соседних трущоб, находящихся на портовой территории.

И сейчас, торопливо пересекая этот район, Люси подсознательно ощущала его убожество. Узкие мощеные улицы были густо усеяны мусором: грязными газетами, которые кто-то таинственным образом рвал ночи напролет; кожурой апельсинов; жестяными консервными банками; разбросанными, но неоспоримыми уликами, что оставили ломовые лошади на пути к докам. Лавки были ничем не примечательны. Их фасады и тротуары, которые играющие дети разрисовывали мелом, имели неопрятный вид. На углу, где Флауэрс-стрит заканчивалась извилистым тупиком, стояло большое общественное здание с доской, и на ней большими позолоченными буквами было начертано: «Зал для собраний Гарнера. Балы по средам и субботам. Джентльмены – 1 шиллинг. Дамы – 6 пенсов». И ниже, более мелким шрифтом: «Перчатки желательны. Туфли обязательны».

Этот зал с его вульгарной вывеской символизировал для Люси суть местной округи. Он был обычным, заурядным, и эта будничность оскорбляла хороший вкус в целом и ее утонченность в частности. Когда Люси садилась в красный трамвай и ехала на работу, она часто думала о внезапном повороте событий, швырнувшем ее на городское дно.

И эта ее работа… Как Люси сожалела об относительной синекуре ее прошлой службы, с этими необременительными поездками на поезде и жалованьем, в ретроспективе казавшимся весьма щедрым!

«Хендерсон энд Шоу» управляли имуществом трущоб. Это подводило итог всему, объясняло трудности ее нынешнего занятия. Теперь она понимала, почему молодой Фрейм говорил: «Работа не из приятных», и откровенно признавалась себе, что она ей не нравится. Но все же Люси смирилась с положением дел, так же как приняла дом пятьдесят три по Флауэрс-стрит. Она открыто, с ироничной улыбкой журила себя: «Ты спустилась на ступеньку вниз, голубушка!» – но в глубине души была всерьез намерена подняться выше.

Люси соскочила с трамвайной подножки на углу Дэвис-стрит и бодрым шагом направилась в контору. Радуясь, что сейчас окажется в тепле, быстро вошла внутрь.

Теперь уже просторная комната с высоким потолком не удивляла ее. Люси с привычной легкостью проскользнула мимо стойки, ответила на дружелюбный кивок мисс Тинто и поспешила к своему столу. Напротив нее сидел мужчина в пальто и шляпе, который при ее появлении, не поднимая глаз, отрывисто произнес:

– Доброе утро.

– Доброе утро, – чуть улыбнувшись, откликнулась Люси.

Непрерывная агрессия этого человека в отношении вселенной не переставала забавлять ее. Адам Дэнди, приземистый, крепко сбитый мужчина с длинными руками и грубым обветренным лицом, тоже был сборщиком арендной платы. Держался он открыто и грубовато-добродушно. Даже его одежда – потрепанная клетчатая шляпа, нахлобученная на уши, и блестящий бушлат, плотно облегающий крепкую фигуру, – выдавала ту же бескомпромиссную грубоватость. Его багровое лицо было покрыто сетью тонких красных сосудиков, а маленькие глаза пристально смотрели из-под сероватых кустистых бровей. Адам был толстым, одышливым и необычайно вспыльчивым. Стоило его немного разозлить – и он становился агрессивным, выплевывал слова с нажимом, в эти минуты напоминая мула, который лягается. Таков был Адам Дэнди во всем, за исключением главного – его ног. Ужас заключался в том, что Дэнди был кривоногим, невероятно кривоногим. Когда он стоял, его нижние конечности образовывали букву «О», и диаметр этой буквы был немаленьким. Это объясняло его обиду на весь мир, включая блох, туман, женщин, нехватку виски и медлительные трамваи. В защиту Дэнди можно было сказать следующее: его злость никогда не переходила в озлобление, а сам он получал от нее большое удовольствие.

– Черт бы побрал эти карандаши! – возмущался он теперь, глядя на карандаш с ломким грифелем, который безуспешно пытался заточить. – В наше время их не умеют делать. Ничего не умеют.

– Давайте я вам заточу, – услужливо предложила Люси.

– Гм, – хмыкнул он. – Можно подумать, вы сделаете это лучше меня. Вряд ли. Чего доброго, порежетесь и подадите на меня в суд за нанесенный ущерб.

– Пока это не нарушение обязательств, Дэнди, – бросила мисс Тинто со своего места за высокой конторкой.

Она много не говорила, но если и говорила, то к месту.