Три месяца, две недели и один день

— Ты соизволила наконец-то подписать отказ? — и это я тоже не знаю, почему говорю. Просто произношу, и всё. Без мыслей. Лишь с желанием найти хоть что-то, что мне уже привычно. Удержать ускользающее безразличие. Так и продолжать смотреть в стену. Но ответ, откровенно ранимый, наполненный просящими нотами, проникающий внутрь, всё разрушает. Всё, что ещё считалось уцелевшим и нетронутым.

— Нет. Это другое.

Не справившись с ощущением, что с ней что-то не то, что-то не так, как обычно, действительно серьёзно не так, и задохнувшись от воспоминаний обо всех тех мгновениях, когда я едва справлялся с зудом подойти к Джейсону и потребовать у него рассказать мне о ней, я запоздало осознаю, как мои глаза обращаются в сторону. Казалось бы, всего лишь чуть-чуть и незначительно, но и этого оказывается вполне предостаточно. Потому что, когда это происходит, в моей голове исчезает всякая возможность вернуться назад во времени и отменить своё последнее действие. Передумать его совершать. Хотя я и не думал. Я должен ненавидеть всю степень влияния, её влияния, но не могу. Не могу даже пробудить злость внутри себя, что, будучи такой, какая она есть, она в некотором роде мешает мне. Просто тем, что пришла сюда именно сегодня, в такой важный для меня и для других парней день, и вынуждает меня думать не только о них. То, о чём она говорит, это по-настоящему иное. Не знаю, что именно, но иное. Не то, что я хочу предполагать. Она сама иная.

Лив, что передо мной… Она не выглядит, как та Лив, которую я знал. Та Лив никогда не смотрела столь нежно и так, будто каждый день — это маленькая смерть, в течение которого она умирает десятки, нет, сотни раз. По числу совершаемых без меня вдохов, когда все они приближают к скорой смерти. Та Лив никогда не выглядела столь измученно, но одновременно прекраснее, чем на всём протяжении уже прожитых лет, вместе взятых. Может быть, я просто многое забыл, и черты её лица потускнели для меня, но в любом случае та Лив никогда ни из-за чего не плакала и уж тем более не сделала бы это, зная, что это будет кому увидеть. Женщина же, что передо мной, явно уязвима, расстроена, подавлена и словно больна чем-то, что не лечится, и под её покрасневшими глазами определённо размазалась тушь. Взгляд, кажется, молит взять её обратно в мою жизнь, в нашу с Александром жизнь, но могу ли я верить своим ощущениям? Воспринимать их, как непреложную истину? Мне нельзя. Даже если всё, что я вижу, разрывает внутренности на части, чтобы только склеить их заново и сделать меня обратно живым, одновременно поднимая со дна души всё, что так и осталось незабытым.

— У тебя была одна минута. И только. Она уже давно прошла, Лив. Мне пора. Меня никто не будет ждать.

— Я знаю… И что всё испортила, тоже, но я… Ты можешь просто взять конверт?

Протянутая в мою сторону правая рука вся дрожит. Какой-то части меня, особенно сильно прочувствовавшей потери, горе, страдание, боль и разочарование в значительной степени именно из-за этих отношений, хочется просто уйти, но вся эта ситуация, весь этот момент… Он может определить, какой я теперь. Всё ещё эмоциональный, обозлённый и обиженный, держащийся за это изо всех сил или всё-таки способный простить, не зацикливаться на былом, повернуться лицом к свету и начать в первую очередь с себя.

Я убираю конверт во внутренний карман спортивной куртки, почти не глядя на собственные действия и стараясь не думать ни о них, ни о том, чем это для меня чревато и к чему обязывает, и не дал ли я вдруг обещание, которое вообще не подразумевал.

— Это ничего не значит.

— Я знаю. Удачи тебе.

Я разворачиваюсь и ухожу, борющийся с импульсом немедленно открыть клапан и извлечь содержимое. Я хочу не хотеть этого. Хочу не концентрироваться на нём, и чтобы сердце и душа не предавали меня вновь. Хочу суметь просто избавиться от изделия из бумаги после финала. Хочу сосредоточиться на самой важной победе, которая ещё никогда не была так близка, и выкинуть из головы все прочие мысли. Не выискивать глазами кого-то на трибунах, а вернуться в правильную колею. Но даже после стартового свистка я всё ещё ощущаю себя так, будто на мне по-прежнему спортивная фирменная куртка, хоть я её и снял. Будто содержимое внутреннего кармана, находящегося прямо над грудной клеткой, до сих пор словно обжигает кожу даже через ткань. Я думаю об игре и мяче, о друзьях и партнёрах, о соперниках и болельщиках, но больше всего этого во мне бьётся и стучит во все барабаны личное. Её имя. Лив. Александр. То, что он не знает ни свою маму, которая, я уверен, могла бы полюбить его так, как будто любила всегда, ни своих вторых дедушку и бабушку, а я вижу Джейсона почти каждый день. Мне начинает хотеться всего и сразу. Я жду победы и просто окончания игры. В душу пробирается странная надежда.

Эпилог