Три мести Киоре 2 (СИ)

Середина ночи — все спят. Под ее ногами не скрипит пол; легкий сквозняк холодит руки и лицо. У двери в спальню Дорана она замерла, положив пальцы на латунную ручку, повернула ее резко и вошла.

Газовая лампа, приглушенная до минимальной яркости, освещала лишь небольшой участок стола; сквозь окно, пронзая туман, заливала всё серебром луна. Выбелила она и уставшее лицо мужчины, что сжимал в руке кристалл эстера, словно сон застиг его в перерыве между вызовами. С груди его сползли бумаги, помялись под боком. Скулы заострились, и тени лишь подчеркнули это, горячечный румянец побледнел — стальной глава Тайного сыска во сне выглядел обыденно, выглядел просто уставшим человеком, и это казалось до жути непривычным, даже в чем-то неправильным.

Киоре подошла к кровати на цыпочках, кончиками пальцев подхватила бумаги, сложила их стопкой на столе. Доран тяжко вздохнул, и она замерла, испугавшись, что разбудила, но он, глухо покашляв, продолжил спать.

Переложила на стол она и кристалл эстера, накрыла мужчину одеялом, легонько коснулась лба — еще горячий, но уже не раскаленный, как печка. Кончиками пальцев провела вдоль волос, не решаясь погладить. Что зацепило ее в этом человеке? Почему она не смогла задавить эти чувства? Но, приняв их, Киоре решила испить до дна чашу горечи, ведь Доран непременно узнает, кто она есть на самом деле… Через это надо будет пройти им двоим. А пока…

Пока она украдет у судьбы эту ночь, сделает своей тайной, спрячет глубоко в сердце. Этой ночью она будет просто женщиной, просто женой этого мужчины.

— Откуда ты здесь? — вопрос закончился кашлем, а на нее снизу вверх посмотрели светлые глаза, еще подернутые пеленой дремы и усталости.

— Ухаживаю за тобой, — с легкой улыбкой ответила она. — Хочешь воды?

Он кивнул. Она принесла стакан, вложила в мужские руки. Два глотка — кашель, еще глоток — снова кашель, и часть воды проливается на одеяло.

— Проклятье, — ругается Доран.

— Ты болеешь, а значит, это нормально, — ответила Киоре, забирая стакан.

— Уходи, ты тоже можешь заболеть, — говорит он, отодвигаясь на другой край постели.

— Я болела простудой всего раз в жизни. Спи, Доран. Тебе нужны силы.

Какой он видит ее, когда смотрит так пристально? Что думает? Киоре многое бы отдала, чтобы узнать мысли этого мужчины.

— Да, верно… Завтра я должен быть на службе… — вздыхает, падая на подушки и закрывая глаза.

Киоре укрыла его одеялом до самого носа и, не удержавшись, провела рукой по лбу, будто измеряя температуру. Доран моментально заснул и не заметил этого, а Киоре нашла в комнате листок и ручку, на котором быстро написала несколько имен.

Подтащив к кровати стул, она села. Хотелось спать, но еще больше — продлить этот момент тишины, покоя, когда не нужно быть кем-то, а можно быть собой…

Голова сама опустилась на руки.

Снилось ей что-то доброе и теплое, как объятия отца. Заботы, печали и тревоги отступили, и она была наедине с тихой радостью. А еще казалось, что кто-то гладил ее, нежно, едва скользя рукой вдоль тела, и от этого хотелось улыбаться еще сильнее.

Проснулась, не ощущая ожидаемой ломоты в шее и спине. Под щекой — прохладная ткань наволочки, а за спиной — что-то большое и горячее. Киоре зажмурилась, сжав веки до пляшущих мушек перед глазами. Просыпаться с кем-то было… дико. Облизнув пересохшие губы, она приподняла голову: с края тумбочки свешивался листок, положенный ей. Погладив мужские руки, вцепившиеся в ее талию, аккуратно развела их и выскользнула из-под одеяла, потянулась, приоткрывая окно…

— Доран! Доран, проснись! — вскрикнула она, подхватив листок со стола.

— Что случилось, Ниира?

Киоре трясущейся рукой протянула листок.

— Гайэ, Томис Слепыш, Астор Мендоро? — прочитал он, приподнявшись.

— Я встала…. А эта бумажка лежала тут, — она указала на тумбочку, — А окно! Окно открыто! Доран, здесь ночью кто-то был! А мы не услышали!

— Не бойся, это был мой человек, с которым мне надо было вчера связаться. Он… отличается нестандартным решением вопросов.

— Как мне не бояться, если в наш дом может пробраться кто угодно?!

— Не переживай, второго такого… удивительного человека нет. И я попрошу его больше так не делать.

Он поднялся и бережно заправил выбившийся из прически локон за ушко, и Киоре обняла Дорана. По плечам невесомо скользнули руки в намеке на ласку, они спустились к запястьям, сдавили на миг ладони и по спине вернулись обратно, принявшись легко массировать шею; иногда, как будто забывшись, пальцы забирались под воротничок. Отпрянув от него и смутившись, Киоре пробормотала что-то о своем мятом платье и сбежала.

На несколько дней герцог Хайдрейк превратился в ворчливого старого деда, недовольного всем и вся, и, только когда ему полегчало, стал спокойнее. Киоре заглянула в его спальню — пусто.

Доран стоял у окна в своем кабинете, заложив руки за спину, по-прежнему встрепанный, в расстегнутой на груди сорочке с закатавшимся левым рукавом, в простых тонких бриджах для сна.

— Доран, обуйся. Полы холодные.