– Иногда мы не говорим того, что приятно другим.
Баби оборачивается и улыбается ей.
– Мне было очень приятно услышать от тебя такое.
– А знаешь? – Даниэла снова садится, кладет ложечку сахара в кофе и начинает его размешивать. – В детстве я тебя ненави дела.
Баби удивлена. Она берет свой кофе и садится напротив сестры.
– Серьезно? А я никогда этого не замечала.
– Я этого не показывала, но очень страдала. Я запиралась у себя в комнате и плакала – иногда повернувшись лицом к стене, до сих пор помню.
Услышав это признание, которое ее задело, Баби молчит.
– Папа и мама любили тебя больше, особенно мама. Даже в моем присутствии она, встретив кого-нибудь, говорила: «Посмотри, как похорошела Баби, посмотри, как она выросла…» И папа – то же самое. Папа играл с тобой в теннис…
– Но ты же говорила, что тебе не нравится играть в теннис.
– Потому что я боялась, что никогда не стану такой же умелой, как ты, что проиграю даже в этом…
– Даниэла, но это же не было соревнованием, да и я никогда не была умелой…
– Ты умела играть на пианино, как папа, умела рисовать, умела делать гораздо больше всего, чем я. Ты была красивее, ты была идеальной дочерью. А я – нет.
– Но это не так, тебе только так кажется. Тебя всегда любили точно так же, как и меня.
Даниэла пожимает плечами.
– Ты же знаешь, что это не так. Мама похвалила меня всего один раз, когда мы были в Нью-Йорке, – за то, как я говорила по-английски. Ты не поняла того, что нам сказали, а я – да. Это было шестнадцатого ноября, днем, в двадцать минут первого.
– Ну, это ты перегибаешь палку! Да ты надо мной смеешься!
– Нет, это правда. Я даже посмотрела, сколько времени. И никогда об этом не забывала.
Баби молчит, пьет свой кофе, понимая: то, что говорит ей сестра – это правда; она и впрямь все это испытала. И теперь, после ее слов, вспоминая некоторые эпизоды их жизни, особенно когда они были маленькими, Баби осознает, что Даниэла права.
– Иногда я чувствовала себя такой одинокой. Знаешь, я даже думала лишить себя жизни. – Баби не знает, что сказать. Даниэла пожимает плечами. – Клянусь тебе, я даже представляла, как это сделать и какое письмо написать. Я хотела, чтобы вы почувствовали себя виноватыми. И чтобы ты почувствовала себя виноватой.
Баби хотела бы сказать: «Но я-то была совсем ни при чем…» – но понимает, что говорить такое теперь было бы неправильно. Иногда, когда перед нами изливают душу, рассказывают по секрету о перенесенных страданиях, делятся тягостными тайнами, надо уметь абстрагироваться от всего рационального и не думать о том, что правильно, а что – нет, не искать причин. И воспринимать все только сердцем.
– Прости меня, Даниэла, я должна была это заметить и дать тебе почувствовать, какая ты хорошая – и сейчас, и какой была всегда.
Даниэла улыбается, слегка наклоняет голову и смотрит на пустую чашку.
– А можно мне еще кофе? Я не спала.
Баби встает и сразу же идет его готовить. Стоя у кофеварки, она оборачивается и улыбается сестре, пытаясь вернуть ее в нормальное состояние.
– А в чем дело? Почему ты не сомкнула глаз? А, я поняла: ты расстроилась, что не видела «Агента 007»…
– Да какое там!.. Нет, я даже не знаю, расстраиваться ли мне или быть счастливой. Я уже больше ничего не знаю. Я знаю, что рада тому, что мне наконец-то удалось преодолеть эту ненависть и полюбить тебя – при всем том, что в детстве меня заставили перенести мама и папа. Тебя-то я никогда не считала виноватой. Я даже, может быть, всегда считала, что ты и есть моя семья – ты, моя старшая сестра. Они не ошибались, говоря людям все это хорошее про тебя, это было правдой. Ты была лучше меня. Ты и сейчас лучше меня. – Даниэла озирается по сторонам. – Ты замужем, у тебя прекрасная квартира, ты делаешь то, что тебе нравится, и освобождаешься, когда хочешь. Ты такая, какой хотела быть я.
– Я такая, какой хотела бы сделать меня мама. Я не счастлива. На, бери свой кофе. Думаю, мы всю жизнь гонимся за каким-то идеалом, но потом, когда его достигаем, понимаем, насколько он нам не принадлежит. Как-то вечером я смотрела фильм с Ченнингом Тейтумом – «Клятва».
– А, я его тоже видела, но уже давным-давно, он мне понравился. Но я его не очень помню. А кто играл главную героиню?
– Она не знаменитая, я не помню, как ее зовут, хотя она действительно здорово сыграла.
– Это да…