И тут на пороге появляется Витторио Мариани с тремя авторами и, естественно, Дания Валенти.
– Привет. Ну конечно, входите. – Симоне выходит из-за своего письменного стола. – Пойду принесу стулья для всех. Нет, давайте сделаем лучше… – Он обращается к Ренци: – А можно нам перейти в конференц-зал?
– Ну конечно, так вам будет удобнее. И работаться будет лучше.
Тогда все выходят из кабинета.
Анджела целует Симоне и говорит:
– Ну ладно, я пойду. Созвонимся позже.
– Хорошо, любимая, до встречи.
Она прощается со всеми и уходит. А Ренци улыбается Дании, которая, обменявшись с ним взглядами, входит в конференц-зал вместе с другими. Симоне закрывает дверь, и Ренци остается за ней смотреть через стекло. Он видит, как они говорят, но ничего не слышит. Они смеются, шутят, следят за тем, что Симоне пишет или рисует на большой доске. Потом все становятся серьезными, выслушивая то, что, при поддержке Витторио, объясняет им Симоне. Один из самых молодых парней, некий Адельмо, подходит к Дании и что-то говорит ей на ухо. Она смеется. Потом он говорит что-то еще, и она вместо ответа бьет его кулачком по спине, комически браня парня за то, что он осмелился ей сказать. Дания велит ему перестать, она хочет следить за тем, что объясняет Симоне. Однако вдруг она чувствует на себе чей-то взгляд. Тогда она оборачивается к двери и видит в глубине коридора Ренци, который на нее смотрит. Дания ему улыбается, она по-настоящему счастлива. Он улыбается ей в ответ, но, едва вернувшись в свой кабинет, не испытывает ничего, кроме ярости из-за накатившей на него ревности.
106
Раффаэлла дает последние указания Иман, своей домработнице:
– Нет, это просто невероятно, что ты так до сих пор еще и не поняла, как надо сервировать стол! Я хочу, чтобы столовые приборы лежали именно в таком порядке. Маленькая ложка для закуски должна лежать первой снаружи.
– Но иногда вы хотите, чтобы она была перед тарелкой – с самого начала обеда или ужина.
– Это когда мы подаем торт или что-нибудь сладкое. Тебе приходилось видеть сладости?
– Да, в морозилке их полно.
– А тебе приходилось видеть размороженные продукты? Знаешь, как они выглядят?
– Нет, но…
– Ну, тогда мы можем разглагольствовать до завтрашнего утра. В любом случае, ты должна делать то, что я тебе говорю.
Раффаэлла повышает голос.
– И никогда не спорить! Вечно ты споришь! Делай, как положено, и все!
Иман замолкает и, обходя вокруг стола, перекладывает столовые приборы в том порядке, как это потребовали. А Раффаэлла тем временем проверяет цветы у входа, которым тесно в хрустальной вазе, но, едва она их касается, лепестки этих желтых тюльпанов опадают все сразу, плотным слоем покрывая полку.
– Клаудио! – громко кричит она.
Вскоре он появляется в конце коридора.
– А я как раз к тебе шел.
– Ты хотел извиниться до того, как я это обнаружила? Слишком поздно. Смотри, смотри, какие цветы ты купил! Я к ним только прикоснулась, и бац! – они все опали.
– Но я пытался сэкономить, пошел на цветочный развал Мульвиева моста, где их ты всегда покупаешь!
– Он тебе дал те, которые они замораживают. Или они склеивают эти цветы своими соплями? Я их только тронула, и они все осыпались.
– Хочешь, чтобы я пошел и купил новые?
– Ладно, пусть так, им хватит и тех цветов, которые на балконе. Иман! Иман! – громко зовет она домработницу.
Та сразу же прибегает из кухни.
– Слушаю вас, я тут.
– Выкинь эти цветы в мусорное ведро. И аккуратно! Смотри, чтобы они не осыпались еще больше, когда ты их тронешь.
– Хорошо, хозяйка.
– Потом, когда выбросишь, пройдись с пылесосом еще раз. А то вдруг Даниэла это почувствует? Она страдает от астмы и больше всего мучается от цветочной пыльцы. Но неужели у женщины может быть аллергия на цветы? Это все равно как если бы у мужчины была аллергия на футбол.
Клаудио улыбается.
– Кто же придет сегодня на ужин?
– Только твои дочери, без спутников.
– Понятно.
– Они сами попросили устроить этот ужин.
Клаудио кивает и улыбается, но на самом деле думает, что ему стоило бы отправиться покупать цветы. Они-то знают, что у нас за дом. Они же наши дочери, а не посторонние.
Раффаэлла поправляет занавески: ей кажется, что они собраны слишком плотно.
– А теперь скажи, что ты собирался мне сказать. Зачем ты меня искал? Но сначала избавь меня от любопытства. Сколько ты заплатил за эти цветы?
– Двенадцать евро.
Раффаэлла ворчит. Вообще-то, с учетом всего, ее устраивает эта цена. Жаль только, что Клаудио ей солгал: он заплатил за них двадцать евро, но наличными, так что она никогда этого не обнаружит.
Клаудио набирается смелости.