Три метра над небом. Трижды ты

Так мы обставляем квартиру. Мы назначаем друг другу встречу в каком-нибудь магазине, покупаем занавески, ковры, постельное белье, но не телевизор. Мы встречаемся каждый день, в обеденное время; она мне что-нибудь готовит, и мы оцениваем какое-нибудь новое приобретение для нашей квартиры.

– Тебе нравятся эти бокалы?

– Очень.

И она убирает их в старинный буфет, который мы нашли у старьевщика в районе Трастевере.

Я пожимаю плечами.

– Может, они нам понадобятся, когда мы кого-нибудь пригласим.

– Да, конечно.

Но мы оба знаем, что это невозможно.

Проходят дни, недели; на работе дела все лучше, дома я появляюсь редко. А учитывая, что работает и Джин, встречаемся мы нечасто. Пока все так, но я знаю, что вскоре все изменится. Скоро родится Аврора. И у меня больше не будет оправданий. Вдруг звонит телефон.

– Приходи, я в театре Делле-Витторие. Приходи немедленно.

Ренци порядком встревожен.

– А в чем дело?

– Ты нужен здесь. Приходи, как только сможешь.

Я закрываю мобильный, дорога на работу занимает немного времени. Программа уже наполовину готова, «Угадай-ка» продолжает идти со средним рейтингом в двадцать три пункта. В последние годы ни одна программа, которую показывали в это время, не имела такого рейтинга. Не понимаю, в чем может быть проблема. Но когда я вхожу в театр Делле-Витторие, мне уже не нужны объяснения. Симоне в центре съемочной площадки вместе с Паолой Бельфьоре. Джури и Дания сидят по обеим сторонам от них, боком к участникам.

– Мы с Паолой придумали вот это. Она будет Сивиллой, которая предсказывает будущее каких-то предметов или слов, а участники должны угадывать. Ну вот, например…

Симоне указывает на Паолу, которая, с приколотым к одежде микрофончиком, говорит:

– Хлеб.

– Ну и какими могут быть тогда ответы? Леонардо!

Ассистент студии, изображающий участников, отвечает:

– Его съедят.

Симоне делает вид, будто подглядывает в ответ на листке, который он держит в руках.

– Нет.

Леонардо пытается еще раз:

– Его благословят!

– Точно! Ну, вы поняли? Это просто, но забавно. А потом, если они будут долго раздумывать, я дам подсказки.

Ренци подходит ко мне.

– Ты видел?

– Да…

– И что мы можем сделать?

– Думаю, ничего. Жаль. У него все шло так хорошо.

– Еще как! А теперь нужно посмотреть, как долго он продержится с ней.

– Но ты еще должен учесть, что он стал таким важным, и если тут Бельфьоре, то это целиком его вина или заслуга, мы тут ни при чем.

Ренци мне улыбается.

– Точно. А как тебе игра?

– Ерундовая. Но он превращает в золото даже ерунду. Так что у нее будет отличный рейтинг. Ладно, пойдем с ней поздороваемся…

Мы подходим поближе.

– Привет, Паола.

– Привет, Стефано! – Она спускается с площадки и прикрывает рукой прикрепленный к кофточке микрофон, чтобы ее никто не услышал. – Я рада, что делаю эту программу, спасибо.

– Не за что, а Симоне молодец. Мы все довольны.

Я смотрю на него издалека и поднимаю большой палец.

Он трясет сжатым кулаком.

– Эта игра идет отлично. Поверь мне, Стефано…

– А как я могу тебе не верить? Я в тебе уверен!

Он видит, как я ухожу из студии, и его улыбка тускнеет.

Входит режиссер, Роберто Манни.

– Пятиминутный перерыв, пожалуйста. Позовете мне Джанни Дорати? Я хочу сделать особое освещение для нашей очаровательной Сивиллы. – И он, улыбаясь, подходит к Паоле. – Ты должна покинуть эту программу еще красивее, чем ты сейчас.

Но Симоне берет ее за руку.

– Опять переходишь границы? Это уж слишком! Мы с ней пойдем пить кофе, позовите нас, когда возобновят репетицию.

И они уходят, обнявшись, смеясь и не таясь.

Джури берет мобильник:

– Пеппе? Да, извини, но мне нужно с тобой поговорить, во что бы то ни стало. Нет, черт побери, так не пойдет. Я выстроил образ, и теперь он мне его разрушает? – Он слушает, что на другом конце линии отвечает ему Пеппе Скура, и продолжает: – Мне на это наплевать, приезжай в Рим, и мы об этом поговорим, потому что это не дело…

И Джури исчезает за кулисами.

Роберто Манни снисходителен.

– Не включайте, пожалуйста, звук, когда Джури в студии, и не слушайте в режиссерской.

Но его второе указание, разумеется, не исполняют.

Ренци подходит к Дании.

– Хочешь кофе?

– Нет, спасибо. Я и так злюсь, не хватало только, чтобы я разнервничалась еще больше. Неужели ты не можешь ничего сделать для моего персонажа? Он был таким симпатичным. А в таком виде он, наоборот, ненужный, меня даже не видно. Тогда я вернусь в Милан; мне сказали, что там запускают кучу передач. – Потом она на него смотрит с улыбкой лукавой девчонки. – В таком случае, мы уже не увидимся. Ну, давай же, попробуй что-нибудь сделать.

– Дай я немного подумаю.

– Ну давай, пусть это будет совсем пустяк, но только чтобы меня видели.

Ренци думает о советах Калеми. Она должна была быть стажеркой и оставаться за кулисами, а теперь она не может себя не показывать: это для нее уже как наркотик.

– Вчера я звонил тебе несколько раз. Сначала к телефону никто не подходил, а потом ты его отключила…

– Да, я говорила с мамой. Мы с ней повздорили. А потом я разозлилась и пошла спать. Я не хотела никого слушать.

Ренци думает: «Но я-то не никто». Но говорит ей совсем другое: