Три метра над небом. Трижды ты

В самые разные моменты, даже когда жизнь должна быть только чудесной, а никак не иначе, люди умеют все усложнять. И я, как дурак, – в их числе. Я здесь, у стекла, смотрю сквозь него, улыбаясь так просто и так естественно, почти как слабоумный, с любопытством следя за малейшими движениями Авроры, зачарованный ими. Она заставляет меня вспомнить повесть «Превращение» Кафки – одну из тех немногих книг, которые мне понравились в школе. Я знаю, что сравнивать мою дочь с тараканом совершенно неуместно, но теперь ее неуверенные движения и полное бессилие вызывают у меня ассоциации с этой книгой, хоть это и глупо. Но, может, это сравнение не такое уж нелепое, правда, с небольшим уточнением: на самом деле этот таракан – я. Я лежу на спине, задрав кверху ноги и руки, не имея возможности повернуться, снова научиться управлять своими движениями. Такое ощущение, будто все, что случилось за мной за последнее время, меня обездвижило, словно я застрял в песке. Вот именно: я – словно кит, которого из-за перемены течения выбросило на берег. И я изнываю на солнце, вызывая насмешки какого-то зеваки, которому в это утро больше нечего делать. Нет ничего хуже, чем выронить из рук поводья собственной судьбы и сидеть на необъезженном коне, который мчит тебя неизвестно куда: он потешается над твоим неведением. Или это как будто в ветреный день в одиночестве плыть на паруснике без руля и ветрил. Ты не можешь изменить курс, и тебе не остается ничего другого, как только покорно смотреть, как он несется на скалы. Неужели я действительно не могу ничего сделать?

– Да она фантастическая! Это самая красивая малышка, которую я когда-нибудь видела.

За мной появляется Паллина, застав меня врасплох. Она мне улыбается, а потом обнимает.

– Полло был бы без ума от радости за тебя и захотел бы во что бы то ни стало стать крестным. – Она рассматривает малютку внимательней, приблизившись к стеклу. – И она на тебя похожа, она очень много от тебя взяла. Жаль, она могла бы получиться еще красивей! – И Паллина начинает смеяться. – Ладно, я шучу, это мечта, она еще сведет тебя с ума, и ты влюбишься в эту женщину, как еще ни в одну не влюблялся.

И эти слова, вместе со всеми испытанными до сих пор эмоциями, меня ломают.

– Я опять встречаюсь с твоей подругой.

126

Паллина хотела бы во всем признаться Стэпу, сказать, что они с Баби – снова подруги, и что та ей все рассказала, но она обещала молчать. Она не может. Не может предать вновь обретенную дружбу. И поэтому, как будто пораженная этой новостью, Паллина начинает изображать удивление, но не переигрывает.

– Ну надо же! А что это значит? Что вы опять встречаетесь? Да не может быть…

Эти вопросы делают ее актерскую игру еще достоверней.

– Да. Не знаю, как это случилось. Думаю, что мы никогда не переставали любить друг друга.

Они сидят на больничной лавке, среди снующих туда-сюда людей – встревоженных, счастливых, отчаявшихся, полных надежд. Людей, прибывающих и уходящих: тех, кто навещает друга или больного родственника и тех, кто приходит по поводу собственного обследования. Одному богу известно, что оно покажет.

– Я думал, что могу держать все под контролем, но у меня не получилось. – И Стэп рассказывает ей все – и про встречу на вилле Медичи, и про мальчишник, и о своей ревности на вечеринке, когда он увидел, что за ней ухаживает другой. – И поэтому я понял, что я к ней испытываю. Больше я его не видел, Паллина. А ты меня знаешь…

– Хорошо хоть ты его не побил.

– Ну, это уж нет. – Стэп смеется. – По крайней мере, в этом я действительно стал лучше. Но не во всем… – И он рассказывает, какой сюрприз он устроил для Баби. – Я завязал ей глаза, как тогда, когда мы были в Анседонии, и привел ее в чудесную квартиру, в мансарду, на улице Борго Пио, но на этот раз не выламывая дверь.

– Да ладно…

Паллина, чтобы не выдать себя, пытается казаться ошеломленной.

– Да, я снял эту квартиру, чтобы можно было проживать с ней каждый день, как мне всегда и хотелось. – Стэп ставит локти на колени и подпирает руками голову, как будто решение должно прийти. Но его нет. Или он его просто не находит. Потом он поднимает голову и улыбается. – Сегодня в палате Джин, взяв на руки Аврору, я плакал, как никогда, и не мог остановиться. – Он смеется. – Клянусь тебе, Паллина, нелепая ситуация. Уж не знаю, сколько всего я в себе носил, но с малышкой я будто раскрепостился.

Паллина смотрит на него с нежностью. Этот парень, этот мужчина, который никогда никого не боялся, ввязывался в драки и боролся с людьми в два раза больше него, теперь оказался беззащитен перед младенцем.

– Жаль.

Стэп смотрит на нее с удивлением.

– Почему? Тебе не должно быть жалко, я чувствую себя лучше, серьезно. Это странно, но я чувствую что-то вроде облегчения.

– Тогда я рада.

Стэп качает головой.

– Послушать тебя, всегда все так легко.

– Прости, но если ты говоришь, что тебе плохо, то я расстраиваюсь, а если потом ты сообщаешь, что тебе хорошо, то я радуюсь.

– Да, все верно, ты права. А как у тебя дела с Банни?

– Хорошо, очень хорошо. Я рада, и, следовательно, должен быть рад и ты.