Три метра над небом. Трижды ты

– Привет, а вот и я, я твоя мама. Мне бы так хотелось быть с тобой каждый день, быть с тобой рядом, и я здесь, может, немного далеко, но я всегда с тобой. Я держала тебя на руках все время, пока могла, и никогда не отходила от тебя. Я отдавала тебе всю мою любовь и каждый день молилась, чтобы ты была такой, какая ты есть, какой я тебя себе представляю. Как бы мне хотелось прожить с тобой каждую секунду твоей жизни! Так вот: может, ты видела какие-нибудь фотографии, но я хочу рассказать тебе о себе и еще кое-что – что-то, чего ты, может быть, не смогла бы узнать. В детстве я была робкой, очень робкой, и хотя мне все говорили, что я красивая, я совершенно не чувствовала себя такой. Но красота не так уж и важна. Твой отец любил все мои недостатки, и ты тоже найдешь себе такого парня, который сумеет полюбить и твои. И, самое главное, постарайся всегда быть счастливой. Иногда не хватает времени, чтобы насладиться счастьем, и поэтому мы не очень счастливы. – И Джин рассказывает ей какой-то случай из своей школьной жизни, о каком-то своем поклоннике, про которого не знал даже я. Рассказывает, каким странным был ее первый поцелуй, так что ей удается рассмешить и меня. И продолжает спокойно рассказывать до тех пор, пока не встает со скамейки и не подходит к коляске. Я продолжаю ее снимать, когда она наклоняется и нежно берет Аврору на руки. – Ну вот, милая, вот ты такая сейчас… И мы с тобой вместе. Ты спишь, а я бодрствую рядом с тобой, как буду делать это всегда, в каждую секунду твоей жизни. – Потом она подносит Аврору к лицу, закрывает глаза и вдыхает ее запах. – Я тебя чувствую, мы близко-близко – мне хотелось бы, чтобы так было всегда. Обещай мне, что будешь счастливой. Я тебя так люблю.

Я вижу, что Джин кивает, как бы давая понять, что она закончила, и тогда я останавливаю запись. Джин аккуратно кладет Аврору в коляску, прикрывает ее простыней, а потом оборачивается ко мне.

– Спасибо.

Я ничего не говорю. Мне хочется плакать, но мне удается сдержать слезы. Наконец, пересилив себя, я говорю:

– Она будет счастливой.

– Да, я рада, что сделала это. – Она берет меня под руку, кладет голову мне на плечо. – Повезешь коляску?

– Конечно.

Мы начинаем идти по длинной аллее, ведущей вниз, к выходу из парка «Вилла Глори». Джин гладит меня по руке.

– Я тебя так любила. Мы были бы прекрасной парой. Жаль, что больше нет времени. А теперь поедем к моим родителям. Там мы оставим Аврору.

– Да, хорошо.

– А потом ты отвезешь меня в больницу.

139

Мне удалось договориться, и мне предоставили комнату в «Куизизане», самую лучшую из всех, какие только были. Она маленькая, но можно держать Аврору в соседней комнате. Вначале Джин очень беспокоилась.

– Но как мне справиться с бутылочкой и молоком? У нас его достаточно? Надо проверить, чтобы с ней был тот, с кем она ладит; я замечала, что другие ее раздражают. А потом, когда настанет время ее прикармливать, надо будет давать ей овощной бульон, детские смеси, рисовую муку, нам надо будет спросить у педиатра, какую именно…

– Любимая, я принес все, не беспокойся, мало-помалу все организуем.

– Меня не будет, меня не будет.

И она начинает плакать. Я обнимаю ее, крепко прижимаю к себе и на самом деле не знаю, что ей сказать. Я чувствую себя таким бессильным, таким бесполезным. Потом Джин успокаивается.

– Прости меня. Так не годится. Я хочу, чтобы у тебя остались обо мне хорошие воспоминания, этого больше не повторится.

– Что бы ты ни сделала, ничего ни меняй. Не волнуйся, будь собой, будь, какой тебе хочется, как ты всегда и делала. Это мне всегда в тебе так нравилось. Не меняйся.

Тогда она мне улыбается и берет ключ.

– Пойдем в палату.

В следующие дни ее навещают все по очереди. Папа, мама, Элеонора, Илария, ее брат Люк с Каролиной, другие ее близкие подруги, Анджела, Антонелла, Симона, бабушка Клелия, Адельмо, сын дяди Ардизио, и даже Мария Линда, с которой Джин училась в университете. Профессор Милани заходит два раза в день, он всегда держится изысканно и учтиво, но понятно, что он не может нам сказать ничего, что отличалось бы от того, что мы, к сожалению, знаем.

В понедельник утром профессор подходит ко мне.

– Мы были вынуждены увеличить ей дозу морфия, так она будет испытывать меньше боли, мне кажется жестоким заставлять ее страдать.

Я не могу сказать ничего другого, кроме «да».

В полдень приходит отец Андреа.

– Как дела, Стефано?

Но я не знаю, что ответить, и ограничиваюсь лишь тем, что немного наклоняю голову и так и стою, глядя в пол. Тогда он кладет руку мне на плечо.

– Мне так жаль. Судя по всему, у Господа на нее другие планы.

– Да.

Мне вспоминается моя мать. Все это я уже переживал, но только, когда она была на последнем издыхании, я и не знал, что все было так плохо.

– Однако жаль, что Он больше нас не изумит каким-нибудь чудом…

Отец Андреа смотрит на меня, но ничего не говорит, а потом пожимает плечами.

– Хорошо, пойду ее навещу.