Три метра над небом. Трижды ты

– Почему брак кажется тебе таким буржуазным? Тебе, с твоими убеждениями, твоими политическими взглядами, твоими дворянскими титулами, требующими заключать браки, чтобы жить и укреплять свое положение…

– Да, но на самом деле в наше время брак революционен! Давай сделаем заказ… Что ты будешь есть?

Мы находимся в Прати, в ресторане «Сеттембрини», куда выходят показать себя. Очаровательнейшая официантка-негритянка обслуживает столики и, улыбаясь, подходит к нам.

– Вы готовы?

– Всегда готовы! – отвечает Маркантонио, улыбаясь ей. Она улыбается ему в ответ, и кажется, что они уже давно и хорошо знакомы. Мы заказываем здоровую пищу. Маркантонио, хотя и пьет франчакорту, заказывает запеченного лосося и стручковую фасоль, а я – салат «Цезарь». Девушка, получив наш заказ, удаляется.

– Ты ее знаешь?

– Хотел бы узнать ее получше. Кое-что в ней мне пока не совсем ясно…

Он, как обычно мрачно, улыбается и наливает мне немного франчакорты.

– Эй, немного, а то мне потом еще работать!

– Какой же ты серьезный, каким же ты стал занудой… Ну и где он, тот симпатичный драчун, которого мне удалось ввести в мир телевидения на канале «ТДВ»?

– Ушел в отпуск, к счастью!

Мы смеемся. Потом Маркантонио поднимает бокал и смотрит мне в глаза. Похоже, он стал серьезным.

– За твое счастье.

Уф. Все просто помешались на этой стороне моей жизни.

И тем не менее он добавляет:

– Каким бы оно ни было.

Он смотрит на меня, улыбается, мы чокаемся и пьем. Вино холодное, действительно замечательное, и Маркантонио осушает бокал за секунду.

– Тебе нравится?

– Очень. Оно идеальное.

– Хорошо, я рад. На самом деле оно, по моему мнению, должно быть еще чуть менее кислым. Оно из винограда, который мы выращиваем, там, на наших холмах в Вероне.

– По-моему, оно просто изумительное.

– Но может стать и лучше.

– Расскажи, как ты.

Маркантонио смотрит на меня и качает головой, словно говоря: «Терпимо».

– Я не думал, что буду так сожалеть о смерти родителей. Помню, когда ты говорил мне о своей матери… Знаешь, тогда, слушая тебя, я пытался почувствовать себя в твоей шкуре. Ты мне в какой-то мере пригодился, ты мне помог, но недостаточно.

Я не знаю, что сказать, и молчу, улыбаясь подобающей случаю улыбкой – наименее бесполезной из тех, которые я мог бы изобразить, – но не знаю, какой она у меня получилась. Маркантонио наливает себе еще немного вина.

– Моя мать была очень сильной; она смогла остаться с моим отцом, несмотря на его измены, а на последнем этапе, когда он заболел, опекала его еще больше, по-настоящему его опекала, помогала ему оставаться в хорошей форме. А потом однажды утром она не проснулась… Подумай, какая нелепость. Не прошло и месяца, не стало и его. Я думал, что он умрет раньше мамы, но они меня застали врасплох даже в этом. – Маркантонио улыбается и делает еще один глоток вина. – Может, так они хотели мне показать, что, несмотря на скандалы, которые они устраивали, а мы с сестрой это слышали, они по-своему любили друг друга. Они не могли жить друг без друга. Я рад, что вышло именно так, это наводит меня на мысль, что у них была большая любовь, они показали мне это только перед смертью, но она все же была…

В этот момент подходит официантка. Она ставит перед нами тарелки.

– Вижу, вы разговариваете. Если я вам понадоблюсь, позовите.

– Конечно, спасибо, Пришилла.

Они улыбаются друг другу, а потом она уходит, но, не сделав и пары шагов, что-то берет и возвращается. Ставит на стол около Маркантонио пепельницу, снова улыбается и на этот раз уходит окончательно.

– Она знает, что мне нужно…

И он вынимает из кармана пиджака пачку сигарет и зажигалку «Зиппо».

– Хочешь закурить?

– Спасибо, нет.

Маркантонио зажигает сигарету и глубоко затягивается.

– Завидую твоей привычке курить время от времени и только по вечерам. Ты не зависишь от дыма… Это здорово. Ты ни от чего не зависишь!

Я начинаю есть мой «Цезарь».

– Время от времени у меня возникает ощущение беспокойства и тревоги, и я так или иначе от них завишу. Но я к своим тревогам привык, сроднился с ними.

– Будь осторожен, не держи это все в себе слишком глубоко. Иногда возникают бурные реакции – и они, как оказывается, гораздо сильнее тех, что были на нашей памяти. И, самое главное, сильнее тех, что, как нам казалось, мы можем контролировать, – говорит Маркантонио.

– Спасибо, – говорю я ему с улыбкой.

– Не за что. Мой отец был таким. Время от времени его прорывало, и ему становилось плохо… – Маркантонио замолкает и о чем-то думает. Наверное, вспоминает об отце, о нем и о матери; может, это какие-то его давние детские воспоминания. Я ему не мешаю. Но потом он внезапно возвращается к действительности. – Спасибо за твои сообщения. И спасибо за телеграмму.

– Я бы приехал на похороны под Верону или туда, где они были.

– Спасибо. Но в этом не было необходимости. Мы хотели, чтобы на похоронах были только самые ближайшие родственники. Ты же понимаешь, люди не должны знать, что род Мадзокка вымирает, как и все остальные. – Маркантонио смеется и качает головой. – Ну мы и семейка дураков, гордых упрямцев.