Три минуты до катастрофы. Поединок

Размышления Вали прервал Хоттабыч. Его прислал техник за дневником геодезических съемок. Когда старик уходил, Валя попросила передать Андрею, что, если сможет, пусть забежит на несколько минут.

— Вряд ли, — хмуро сказал Хоттабыч, — замаялся опять со своими думами.

Валя посмотрела с недоумением.

— Как Бантик свой строил, вот такой же сумной ходил. Должно, опять затевает чего-то.

— Какой Бантик? — почему-то испугалась Валя.

— Да наш. Разве не знаешь?

Хоттабыч охотно рассказал историю Бантика. Валя задумалась. Проплыла перед глазами первая встреча с Андреем. Вспомнились её собственные слова: «Очень хороший человек строил». Вот почему он тогда покраснел. Ей захотелось вдруг взглянуть на разъезд. И, неизвестно отчего, стало грустно. А старик уже рассказывал другую историю, должно быть, очень смешную, потому что самому ему было смешно. Валя не слушала.

— …хе-хе-хе, — смеялся Хоттабыч. — Так и мается каждый день. Уйдёт на станцию пешком, а обратно на паровозе едет. Как увидит входной семафор, так и просится у машиниста погудеть. Точно малое дитя… Гуди на здоровье, жалко, что ли. Да гудеть-то не умеет, хе-хе-хе. Всё сигнал бдительности норовит дать, а остановиться не может, и получается ещё два коротких.

Старик снова рассмеялся, но, взглянув на Валю, осёкся. Она смотрела на него своими большими глазами, прижимая пальцами полуоткрытый рот, точно удерживая готовый вырваться крик.

— Побегу, — заторопился он.

Валя не ответила.

«Что это с ней?» — подумал Хоттабыч, осторожно выходя из комнаты. Но тут мысли его отвлеклись: на ступеньках он едва не столкнулся с Андреем.

Андрей решил уехать. Он попросил отпуск на месяц за свой счёт. К его возвращению Вали уже здесь не будет и кончится эта пытка. Теперь он шёл к ней, чтобы во всём признаться. Чем больше он хотел помочь Вале, тем безнадёжнее запутывался. Один неверный шаг — он проклял ту минуту, когда дал первый сигнал, — повлёк за собой новые, непоправимые ошибки… А теперь уже ничего сделать нельзя. Ничего больше придумать он не может.

На стук Андрея послышался испуганный голос Вали:

— Да, — точно вздрогнула.

Валя не удивилась его приходу. Словно он и раньше находился в комнате и только на минутку выходил. Казалось, она не может оторваться от своих мыслей и не замечает его. Так продолжалось несколько минут. Потом Валя как-то жалостливо, просяще посмотрела на него. Он решительно не мог придумать, с чего начать.

Совершенно спокойно, может быть, лишь немного устало глядя ему в глаза, сказала:

— Ничего не надо, Андрей, — и повторила: — Ничего. Я благодарна вам.

Он опустился на стул, подумав: «Зачем я сажусь?»

— Уезжаю завтра. — Помимо его воли, слова звучали в тон ей, медленно, спокойно.

Она сказала:

— Это хорошо.

— Я зашёл попрощаться. До свидания.

— До свидания, Андрей.

На следующий день за ним прислали дрезину. Я решил проводить его до Матова. Пришёл и Хоттабыч. Дрезина тронулась, рывками набирая скорость. Андрей обернулся. Хоттабыч махал шапкой. Далеко позади показалась фигурка. Дрезина мчалась, и фигурка становилась всё меньше. Временами её заслонял Хоттабыч, который всё ещё махал шапкой. Потом оба они исчезли.

И разъезд уже не был виден.

Навстречу по соседнему пути, только что пущенному в эксплуатацию, пролетел поезд. В паровозном окне мелькнуло задорное лицо Кости. Значит, сейчас они увидят друг друга.

Через минуту раздался сигнал: короткий, длинный, два коротких.

— Вот и всё, — грустно сказал Андрей.

Я не верил, что Валя сейчас помирится с Костей. Он ведь совсем забыл о ней, а тут увидел и так, из озорства, снова посигналил. Я был убеждён, что на разъезд она пришла проводить Андрея и просто опоздала. В действительности всё оказалось не так. После всего, что узнала Валя, её неудержимо повлекло к разъезду. Она шла туда, думая об этом домике, и мысли её были заняты. Может быть, поэтому не расслышала Костиного сигнала. Она услышала только паровозный гудок, только звук.

Вскоре, закончив практику, Валя уехала домой, в Матово. Костя знал, что Вали уже нет у нас, но каждый раз, проезжая мимо, давал этот сигнал. Гудки звучали печально и жалобно, как стоны.

Я никогда не рассказывал об этом Андрею. Ни в годы войны, когда некоторое время мы находились вместе, ни в этой случайной совместной поездке в экспрессе Одесса — Москва.

…Наш поезд Дубравин действительно вёл «с ветерком». Ничего не подозревая, мы мчались навстречу катастрофе.

Из газет я узнал потом, что происходило в это время на паровозе. В будке машиниста яркий свет электрических лампочек. Слева, на мягком сиденье, — помощник. Он часто поглядывает на манометр, то прибавляя, то уменьшая подачу угля в топку лёгким поворотом маленького вентиля. Время от времени поднимает ручку своего инжектора, подкачивая воду.

За правым крылом — Дубравин. Он держит одну руку на тормозном кране, вторую — на карнизе раскрытого окна и смотрит в темноту. Правый инжектор, тот, что ставил слесарь Алексей Иванович, пока бездействует. Это могучий аппарат. За две с половиной минуты он нагнетает в котёл тысячу литров воды.