Три минуты до катастрофы. Поединок

«Он как сказочный богатырь», — мечтательно заметила Тамара.

Всплывали в памяти его рассказы о Грузин, о море, которого она никогда не видела, о Ланчхути, где с его слов знала чуть ли не каждый дом.

— Не взял? — участливо спросила хозяйка, появившись на пороге. — Известное дело — солдат. С него взятки гладки. Наобещает, своего добьётся, и ищи ветра в поле.

— Что вы говорите, тётя Надя, ведь у нас ничего не было! — в ужасе зашептала Валя.

— Охо-хо! — вздохнула хозяйка и вышла.

Не поверила. Так вот, значит, как оборачивается. Теперь все так подумают. Никто не поверит. Люди знали, что два года вместе были. И на работе все знали. Так и пойдёт слава: брошенная солдатом. Да не всё ли теперь равно? Бог с ними, пусть думают что хотят. И чего они против солдат настроены? Пойдёт девушка с этими попугаями, что по проспекту болтаются, никто дурного слова не скажет. А форма глаза колет. Да эти «красавчики» все вместе взятые подмётки солдатской не стоят.

Она поднялась, поправила волосы, умылась.

Жизнь Вали складывалась не легко и не просто. Окончив четыре класса, она уехала из родной деревни Плоты в Курск к старшей сестре, чтобы продолжать учение. Сестра тоже училась, и их отец, председатель колхоза Василий Верютин, посылал дочерям деньги на жизнь. В пятьдесят втором году он умер. Вскоре, выйдя замуж, уехала сестра. Валя продолжала учиться, бережно тратя деньги, что присылала мать. Девушка не могла теперь позволить себе жить в отдельной комнате и поселилась вместе с одинокой женщиной тётей Надей.

После восьмого класса Валя уехала в деревню на каникулы. Здесь она и решила, что не имеет больше права находиться на иждивении матери. Но учение бросать не хотелось. Пришлось поступить на работу и в школу рабочей молодежи. Так она попала в швейную мастерскую.

Жизнь Вали очень скрасила дружба с Гурамом. За год до окончания его службы им всё уже было ясно, у обоих было безоблачное будущее. Чем ближе подходил срок демобилизации, тем больше говорил Гурам о том, как хорошо им будет жить. И вот до отъезда остались считанные дни. В один из вечеров, когда он ушел, у Вали как-то нехорошо стало на душе. Она не могла понять, отчего испортилось настроение. После очередной встречи горький осадок ощутился ещё сильнее, и она надолго задумалась. Почему он ни словом не обмолвился о том, что надо идти в загс?

Уже давно Гурам говорит только о хозяйстве. Какой великолепный у них виноградник, какие фрукты в саду (каждая груша — восемьсот граммов. Кусать нельзя — сок всё зальёт, резать нельзя — сок как из крана течёт), какие крупные орехи лезут в окно. Она узнала, в каком красивом месте пасётся корова, сколько у них поросят, уток, кур, как давят виноград на вино, как закапывают в землю полные кувшины.

Валя не была избалована ни виноградом, ни большими сочными грушами — на это не хватало денег. И, конечно, радостно, когда такое изобилие фруктов и в доме полный достаток.

Ну хорошо, она насытится виноградом и грушами. А дальше что? Что она делать будет? Он ни словом не обмолвился о её работе. «Будешь полной хозяйкой в саду и в доме», — радостно сообщал он. А где она на комсомольский учет встанет? В большом доме отца Гурама?

Гурам говорит теперь только о хозяйстве.

А ей хотелось ещё раз услышать, как он её любит, хоть бы слово промолвил о её глазах. Раньше он так искренне об этом говорил. Может быть, объясниться? Прямо спросить? Что же, он её больше не любит и везет домой только хозяйку, потому что мать умерла?

Нет, просить о том, чтобы он говорил о её глазах, нельзя.

Вале вспомнилось, сколько радости принесли ей четыре ромашки, которые однажды Гурам сорвал для неё в поле, где он был на учениях. Тогда ей казалось, что обрадовали цветы. И вскоре она попросила его снова сделать ей такой же подарок. На следующий день Гурам притащил великолепный букет, на который затратил, наверное, все свои деньги. Чтобы не стыдно было, он тщательно замаскировал покупку в газеты. Валя обрадовалась. И всё-таки это было не то чувство, что она испытала, увидев четыре измятые в солдатском кармане ромашки. То был порыв сердца. Он думал о ней даже на учениях, а букет — просто выполнил просьбу. Просьбу любую можно выполнить.

Если упрекнуть Гурама, что он не говорит больше об их любви, о её глазах, он обязательно скажет много хороших слов. Но силы в них не будет. Надо, чтобы говорить об этом хотелось самому.

Оставаться в комнате Валя больше не могла. Она вышла на улицу и, чтобы никого не встретить, направилась не к центру, а в сторону гипсового завода по хорошо знакомой дороге, ведущей в швейную мастерскую.

В восемнадцать лет трудно решать сложные жизненные вопросы. Посоветоваться бы с кем-нибудь, да кто же в таком деле даст совет. Раньше, о чём бы ни шла речь, у неё был умный и надёжный советчик — Гурам. А теперь? Валя почувствовала одиночество. Слёзы снова подступили к горлу.