Три минуты до катастрофы. Поединок

— Нет, не формальность, и не пустая, — разозлился Гурам. — Отец — это отец. Он вырастил и воспитал меня. Почему я должен обидеть старого и дорогого для меня человека? Если рассуждать по-твоему, значит, всё формальность. А загс разве не формальность? Разве крепче будет жизнь оттого, что конторщица поставит рядом наши фамилии?

— Но ведь так все делают.

— Это же не довод. Если человек нехорошо поступит с женой, перед загсовской бумажкой он не покраснеет, а перед отцом стыдно будет. Но пусть, в конце концов, формальность, такая же, как и загс. И я за то, чтобы обе эти приятные формальности выполнить.

— Да, но ты ставишь ультиматум — сначала отец, потом загс.

— Не ультиматум это. Просто твоё непонятное упрямство. И вообще, я хочу тебе сказать, я ещё до армии заметил, есть у нас люди, которые действуют по принципу: найти хоть какую-нибудь возможность не выполнить просьбу человека, не сделать ему приятное. Попросишь у иного пустяковую справку, а он сидит и думает: «Как бы не дать?» Попросишь у продавца монетку разменять для автомата — у него целая гора мелочи. «Нет, говорит, нету». И вот на такой чепухе мы озлобляем друг друга. А должно быть наоборот: есть хоть какая-нибудь возможность сделать для человека хорошее, приятное — значит, надо сделать.

— О чём ты говоришь, я не понимаю.

— О том, что, если можно не огорчать отца, сделать ему приятное, значит, надо сделать. Меня удивляет, почему ты не предлагаешь к твоей маме в деревню съездить, это же совсем рядом. Представляешь, как она будет рада, если до замужества ты её совета спросишь! Нет, не в том самостоятельность, чтобы как снег на голову: знакомься, мама, это мой муж. Что-то очень обидное для родителей в этом.

— Ты совсем о другом говоришь, Гурам, — начала Валя примирительно. — Пойми же, что мне стыдно. Еду в совсем незнакомое место, в чужой город. Ну в качестве кого я еду? Жена? Нет. Невеста? Тоже нет. Невесты не ездят сразу с кастрюльками и подушками. Просто знакомая… Не поеду, — решительно и даже зло закончила она.

— Ну и не надо! — не выдержал Гурам.

— Ах, вон как! Тогда уходи отсюда! — совсем уже вне себя выкрикнула она.

Хлопнув дверью, Гурам ушел, не сказав больше ни слова.

…Для командира роты капитана Леонида Горелика сороковой Октябрь был особым праздником. Он наконец получил приказ о зачислении на специальные курсы, о которых давно мечтал. Но главное, в семье ждали второго ребенка, и Леонид радовался, что в родильный дом Поля поедет уже из новой квартиры, которую ему предоставляют к годовщине в только что отстроенном корпусе. И, хотя праздник предстояло встретить не вместе с женой и друзьями, настроение было хорошим.

Полина просила оттянуть отъезд на трое суток, чтобы хоть в этом году отметить день рождения мужа. Вот уже третий год, как из-за командировок и заданий они не могут провести этот день вместе.

Он попрощался с товарищами, съездил на вокзал за билетом и вернулся домой в полной готовности.

Офицерские сборы коротки. А вот Полина долго укладывала чемодан, объясняя, где что лежит, просила чаще отдавать в стирку бельё, не занашивать его.

— Ухаживать там за тобой некому будет, — говорила она, — поэтому не разбрасывай всё по комнате, как дома, клади вещи на место, чемодан не перерывай, и всё необходимое будет у тебя всегда под рукой.

— Да, да, конечно, — пряча улыбку, говорил Леонид, — не беспокойся.

Каждый раз, когда он уезжал в командировку, а они были очень частыми, он слышал подобные наставления жены, охотно соглашался с ними, но стоило ему хоть раз полезть в чемодан, как там воцарялся хаос. Зато перед возвращением домой он всегда тщательно упаковывал свои пожитки, стараясь вспомнить, как они были уложены Полиной, и она видела, что он точно соблюдает её наставления.

Поезд в Москву уходил в час сорок ночи, и у Леонида оставалось ещё много свободного времени. Пока Полина готовила его к отъезду, он возился с пятилетним сыном Борькой, довольно сложно объясняя ему предстоящее появление брата или сестры. Борька никак не мог взять в толк, почему до сих пор неизвестно, будет это брат или сестра. Он слушал не очень ясные объяснения отца, сопел, хмурился и, так ничего и не поняв, солидно заключил:

— Никого не надо.

Это искренне огорчило Леонида. Отношения у него с сыном складывались очень хорошо. По всем вопросам они находили общий язык и пользовались друг у друга авторитетом.

Известно, что с ребенком надо говорить не сюсюкая, на равных началах, ни в коем случае не уязвляя его самолюбия. Эту истину Леонид воспринимал не как воспитательную меру, а как самою жизнь. Он всерьёз обсуждал с Борькой различные проблемы, часто соглашался с ним, порой возражал горячо или спокойно, но всегда объективно подходил к делу.