Три минуты до катастрофы. Поединок

Он держался за край площадки, упираясь ногами в лафет, сильно изогнув спину. На стыках рельсов лафет подбрасывало, и эта ненадёжная опора прыгала под ногами. Мокрые волосы высохли и уже не липли к глазам. Совсем рядом с грохотом бились многотонные дышла, бешено вертелись огромные колёса. Один оборот — шесть метров. Двести пятьдесят оборотов делали колёса в минуту. Они сливались в сплошные диски, перекрещенные бьющимися дышлами. Дальше идти некуда. Он смотрел на вертящиеся колеса и дышла и не мог оторвать от них взгляд. Они притягивали. Он не хотел, ему невыносимо было смотреть в этот страшный водоворот металла, но смотрел, и тело, уже не подчиняясь разуму, клонилось туда. Масляные брызги ударили в лицо. Это сбросило с него оцепенение. Ноги оторвались от лафета, в каком-то неестественном прыжке дёрнулось, подпрыгнуло и замерло тело. Теперь согнутая в колене нога лежала на площадке, словно вцепившись в неё, а руки обняли эту заветную полосу железа с обеих сторон: сверху и снизу. Голова, вторая нога и весь корпус повисли в воздухе. Колёса оказались совсем близко, и волосы едва не касались их.

Теперь весь смысл его жизни заключался в том, чтобы втянуть на паровозную площадку своё тело. И, когда он сделал это и лицо приятно охладилось металлом, мысли его отвлеклись, но он всё же подумал, что забыл сделать что-то важное, без чего ему нельзя жить. Он никак не мог уловить, что же ещё надо сделать. Надо решить какой-то главный вопрос. Вот вертится всё время в голове, но никак за него не ухватишься. Значит, помощник так и не подтянул подшипник, хотя говорил ему об этом дважды. Как же он, сам машинист, не терпит указаний. А теперь, когда переместились на площадку колеса, слышно, как стучит. Может выплавиться.

И опять он подумал, что отвлёкся, хотя очень важно сохранить подшипник. Но это можно сделать потом. Сейчас надо заняться неотложным делом. Надо срочно купить Тае программу для поступающих в техникум. Обещал девочке — значит, надо сделать. Уже второй раз забывает. Но это же не главное. Главное было в том, чтобы остановить поезд неожиданно для них. Он так и сделал. Развернувшись для бомбёжки, самолеты быстро догоняли поезд, прилаживаясь к его скорости. Тогда он и дал экстренное торможение. Бомбы упали далеко впереди…

Дубравин рассмеялся. И от этого смеха вдруг все вспомнил. Рывком поднялся и тут же опустился на колени. Ему стало страшно. Он боялся упасть с площадки. Быстро полез, хватаясь за горячие трубы, рычаги, тяги.

Левая рука почернела. К оголенным мышцам легко приставала угольная пыль и кусочки промасленной ветоши. Лишь в тех местах, где только сейчас сползала кожа, задеваемая выступами на площадке, оставались красные со слизью пятна. Но и они быстро чернели. Лицо было тоже черное.

С боковой площадки на переднюю спускаются четыре почти отвесные узенькие ступеньки. Паровоз бросало из стороны в сторону, и они вырывались из слабых и липких рук. Он свалился на переднюю площадку и подполз к самому краю. Лёжа на груди, свесив руки, нащупал концевой кран.

Двести семьдесят шесть тормозных колодок впились в колеса паровоза и вагонов. Шипя и искрясь, поезд встал на входных стрелках станции Матово.

Ночь кончалась.

Гулкие шаги на левой площадке отвлекли Дубравина от путающихся мыслей. Шаги затихли совсем рядом. Поднять голову было трудно, но он услышал знакомый голос:

— Ты здесь, Виктор?

Он не поверил. Он оторвал голову от железной плиты, тяжело упёрся чёрными руками в холодный металл и посмотрел вверх.

Перед ним стоял его помощник.

Дубравин сказал:

— Да, я здесь.

В это время мелькнула и исчезла фигура главного кондуктора. А ещё через минуту в спящих вагонах раздался тревожный голос радиста, разбуженного главным.

— Товарищи пассажиры! Товарищи пассажиры! Если среди вас есть врач, просим его срочно прибыть к паровозу. Повторяю…

Голос был взволнованный, напряжённый. Восемьсот человек проснулись, заговорили, полезли к окнам. Повеяло военным временем. Никто не знал, что делать.

Всполошился и четвёртый вагон. Точно ветром подняло спортсменов. Они побежали к паровозу первыми.

— Может быть, йод нужен, — неуверенно спросила пожилая женщина, та, что была всем недовольна. — У меня есть йод… — И, словно убедившись в правильности своей мысли, выкрикнула: — Что же вы стоите, мужчины! Скорее отнесите йод!

Будто выполняя приказ, капитан танковых войск унёсся с пузырьком йода. И вдруг люди стали рыться в корзиночках, сумках, чемоданах. Не сговариваясь, несли бинт, вату, какие-то пилюли, порошки. Мать Олечки вынесла термос с горячей водой. Появился и термос с холодной водой. Пассажир, напоминающий плакатного лесоруба, не раздумывая, вывалил на полку содержимое своего чемодана, на котором играли в преферанс, и удивительно проворно уложил туда все собранное. Он побежал к выходу вместе с чернявым юношей, но их задержал Лёня. Он вручил им свой драгоценный сверток и быстро заговорил: