Три минуты до судного дня

В прошлом ноябре Советы запустили вирус в Пентагон, СОИ^[21] и полдюжины американских университетов. Это не укладывалось у меня в голове, ведь при слове «вирус» я по-прежнему думал о гриппе. Но теперь все компьютеры были связаны друг с другом и завоевывали мир, а потому электронные вирусы могли стать серьезной угрозой для контрразведки.

Были и более тревожные новости: после того как расследование в отношении Рамси отложили в долгий ящик, Советы провели девять — девять! — ядерных испытаний, в основном в северо-восточном регионе Казахстана. Одно из них состоялось всего через неделю после знаменитой американской поездки Михаила Горбачева, лейтмотивом которой была надежда на долгожданное мирное сосуществование. Мысли о ядерных бомбах мучили меня еще с Карибского кризиса, когда мимо нашей квартиры в Майами круглые сутки шли поезда, которые доставляли военную технику и боеприпасы на соседнюю авиабазу в Хоумстеде. Но при мысли о ядерных бомбах в руках военных той страны, которая, казалось, была близка к развалу, мне становилось страшно. Тем более что в последнее время у советских генералов было немало поводов для раздражения.

Эстония, к примеру, заявила, что отныне Советский Союз не вправе влиять на ее внутреннюю политику. Журналисты в Югославии громко требовали свободы. В Чехословакии стало так неспокойно, что подконтрольные Советам войска арестовали Вацлава Гавела — писателя, мать вашу! В Польше уже почти пять месяцев у власти стояла партия Леха Валенсы «Солидарность». Всего две недели назад Восточногерманская коммунистическая партия чуть не развалилась — немыслимо! — а на прошлой неделе появились новости, от которых у членов советского политбюро наверняка кровь застыла в жилах: Венгрия провозгласила независимость.

Большинство аналитиков, с которыми я разговаривал, считали, что страны НАТО могут выдержать эту бурю, пока в Западной Германии стоят нацеленные на Москву ракеты «Першинг-2». Но отчаянные империи совершают отчаянные шаги. Кремлевские комиссары стали бы не первыми тиранами, которые пытаются спасти свои шкуры удачно спланированной войной. Она могла бы начаться, скажем, с ввода тысячи танков в Фульдский коридор. Или еще с чего похуже.

Глядя в блокнот, я старался подбодрить себя веселыми мыслями. На сегодняшней встрече работники штаб-квартиры ФБР выразили готовность к сотрудничеству. Некоторый интерес проявило даже Министерство юстиции. Кроме того, в начале октября немцы сделали запрос на использование наших с Линн форм FD-302 для выстраивания дела против Конрада, и это не могло меня не обрадовать.

Но лучше всего было то, что я не только получил разрешение снова побеседовать с Рамси, но и смог его разыскать. Поверьте, после целого года задержек это было непросто. Мы не можем следить за людьми, которых лишь надеемся однажды привлечь к ответственности. Это было позволено Дж. Эдгару Гуверу, но его время давно прошло. К тому же такое наблюдение требует огромного опыта. Никто не хочет поручать его новичкам, которые будут либо постоянно терять объект, либо так навязчиво преследовать его, что он заляжет на дно.

Мы начали охоту на Рамси с нескольких телефонных звонков в ресторан «Боб Эванс» на трассе 60, где он работал в последнее время. Мы намеренно звонили в разные смены — и каждый раз нас ждала новая история: у Рода заболела мама; он пошел забрать машину из мастерской и т. п. У нас складывалось впечатление, что большинство из тех, с кем мы говорили, никогда в жизни о нем не слышали. В итоге мы отправили туда одного из самых молодых наших агентов, который должен был притвориться старым другом Рамси. Он смог разузнать, что Род уволился несколько месяцев назад и теперь, возможно, водит такси в Орландо.

Воспользовавшись этими данными, я нанес визит матери Рода Дороти, и это было правильным шагом. Ей тоже звонили из «Эй-би-си ньюс», и она переживала, что упоминание о Роде в связи с делом Конрада может ему как-либо навредить.

— Рода распределили на эту работу, мистер Наварро, — напомнила она мне. — Он не стремился туда сам. Нельзя ведь признать человека виновным просто потому, что он работал с преступником.

Дороти мне сразу понравилась. Она была полна энергии и казалась человеком широкой души. Она даже напомнила мне библиотекаря из моей школы — женщину, которая всегда с улыбкой разговаривала с непоседливыми семи- и восьмиклассниками и быстро прощала наши многочисленные проступки.

День был унылый. С залива пришел косой дождь, нашедший дыру в металлической крыше Дороти. На кухонном полу стояло пластиковое ведро, которое постепенно наполнялось водой. Дороти настояла, чтобы мы с ней выпили чаю с печеньем, пока на заднем фоне слышалось нескончаемое «кап-кап».