Три минуты молчания

- Как сказать? Ви - моряки! "Маркони" совсем от смущения взмок.

- Да ну их к бесу. И в рубку мне пора.

Другие тоже вскочили, потянулись к нам. Мне этот пожал, длинный, которому я конец бросал. Он, оказывается, совсем юный был парнишка, с пушком на губе - наверно, и не брился еще ни разу. Запомнил он меня все-таки, разглядел под прожектором - изображал теперь наглядно, как все было.

Старпом явился - с приглашением от нашего кепа шотландскому: расположиться в его каюте. Сам он, к сожалению, прийти не может: занят на мостике. Шотландец поблагодарил и отказался.

- Я, - говорит, - очень уважаю вашего капитана и благодарю за оказанное спасение, но я знаю, какая у него тесная

каюта. Кроме того, мне очень интересно пообщаться с экипажем.

И всех как будто током ударило, когда включилась трансляция, мы как-то съежились и притихли. Шотландцы - тоже. Ну, для них-то уже никакой тайны не было.

Жора-штурман пробасил в динамике:

- "Маркони" - в рубку. "Маркони" - в рубку.

"Маркони" заизвинялся перед шотландцами, приложил руку к сердцу:

- Ай эм сори, джаб*.

* Простите, работа! (англ.)

Шотландцы опять вскакивали, пожимали ему руку, улыбались, - все понятно, джаб. Я вышел за ним, спросил:

- С базой говорить?

- Определяться, наверно. По радиомаякам. Что ты, Сеня! Какая база нам теперь поможет? Мы, уж, наверно, в миле от Фарер.

- Куда же теперь?

Он пошел вверх по трапу.

- Ох, Сеня, спроси чего полегче. Осталось нам только - на скалу выброситься. - И побежал.

Через наружную дверь ввалились боцман с Аликом - тащили нагрудники. Как я понял, они их из шлюпки приволокли - для шотландцев.

Опять включилась трансляция, и Жора-штурман сказал:

- Команде - приготовиться! По местам стоять!

К чему приготовиться? И где теперь наши места? Никто ничего не спросил. Но все пошли из салона. Все, кроме шотландцев и кандея.

4

И раз навсегда я скажу тебе, юноша,

и ты можешь мне поверить, что лучше

плавать с хорошим угрюмым капитаном,

чем с капитаном шутливым и плохим.

Германн Мелвилл "Моби Дик"

Рассвет еще не брезжил - хотя до него, наверно, рукой уже было подать, - и оба прожектора зажглись, посветили вперед. Вокруг была чернота, из нее сыпался снег, а брызги сверкали в луче.

Над палубой раскатилось из динамиков:

- Всем покинуть носовые кубрики! Боцману - проверить!

Но мы-то все были здесь, друг перед другом, в кубриках никого не осталось, только шмотки наши. И все как раз и кинулись за ними. Каждому что-нибудь хотелось же взять.

Мне-то ничего не хотелось, раз куртка погибла. Чемоданчик - что в нем толку, пара сорочек да носки, я решил не морочиться. Взял только нагрудник, надел сразу и завязал тесемки.

Шурка взял карты, затиснул под рокан. Васька Буров потащил из-под койки ящик с мандаринами, да Шурка ему отсоветовал:

- Разобьются на палубе, а тут, может, и уцелеют, если не приложимся...

Мы выскочили, стали на трюме, каждый держался за что мог. И друг за друга.

Из рубки кричали:

- Кто в носовых остался?

- Никого! - Шурка ответил. - Все вышли! И в эту же буквально секунду Серега на нас налетел - бежал с руля.

- Я еще не вышел!

Вбежал в кап. Минута прошла, другая, а его все не было. Мы с Шуркой кинулись за ним.

И что же он там делал, в кубрике? А он, прохиндей, коллекцию свою отдирал с переборки - Валечек, Надечек, Зиночек, - да не отдирал, а откнопывал аккуратненько и прикладывал к пачке. Только еще половину успел собрать.

- Серега, ты озверел?

Шурка на него напялил нагрудник, мы его схватили за рукава и потащили, и он всю пачку выронил на трапе. Про что мы еще забыли, про кого?

- У рулевого нагрудник есть? - спросил Шурка у Сереги. - Тебя кто сменял?

-Кеп.

- Сам кеп?

Мы поглядели на стекла рубки: в слабеньком свете из компаса - кепово лицо над штурвалом. Черные ямы вместо глаз, подбородок светится. Рядом с ним Жора стоял и третий.

- А "дед"? - я спросил.

- В машине, у реверса.

- У него есть?

- Дурак ты, - сказал Васька Буров. - Помогут нам всем нагрудники!

Я опять кинулся в кубрик. И пока они добежали, схватил один лишний - с Ваньки-Ободовой койки - и выскочил.

..."Дед" стоял у реверса по колено в масленой черной воде, держал руку на рычаге. А глазами прилип к телеграфу. На верстаке качали помпой полуголый Юрочка и какой-то шотландец в черном рокане. Снизу их окутывало паром.

- "Дед", - я крикнул в шахту, - нагрудник возьми! Не услышал он меня, наверно. Машина стучала - с большими сбоями, - и он, верно, к ней больше прислушивался.

- "Дед"!

Он ответил, не оборачиваясь:

- Ступай на палубу, Алексеич. Наплавался я с нагрудником.

Мне хотелось, чтоб он хоть посмотрел на меня в последний раз. А "дед" все смотрел на шкалу телеграфа и держал руку на реверсе. Я снова его позвал, и он не обернулся.

Кому же мне было отдать этот нагрудник? Может, Юрочка возьмет. Я ему показал - не кинуть ли? Юрочка мне подмигнул и спросил:

- Посвистим, Сеня? Видали идиотов?

- Посвистим, - говорю.

- А за что? За бабу или за политику?

- Прошлый раз - за бабу. Теперь уж давай - за политику.

- Как мы решим с Кубой?

- Мнение мое непреклонно. Куба - си, янки - но!

Вдруг этот шотландец обернулся ко мне и заржал, засверкал зубами. А ну их!