Читаем Три минуты молчания полностью

Три минуты молчания

А в комнате я ее с Аскольдом застал, чуть не в обнимку. Ну, так мне показалось. И я его с дивана швырнул на пол. А сам к ней подсел, стал ее целовать - в шею, в грудь. Она не вырывалась, только хохотала и дула мне в лицо. И вдруг меня пучеглазый стал душить. А Вовчик вроде бы разнимать кинулся, но сам же первый и стукнул, В коридор они меня вытащили метелить. Но там-то я вырвался и врезал обоим хорошо по разу, а в третий раз в стенку попал, себе же на убыль. И уж они меня без помехи метелили. Аскольд держал, а Вовчик примеривался и стукал. "Это ему еще мало. Это он еще не запомнит. А вот так - запомнит. И вот так". Покамест Клавка не выскочила. "А ну, прекратите, звери! Я вас сейчас всех налажу!" Но их наладишь, когда уж они озверели. Открыли дверь и с лестницы меня - головой вниз...

Баба вдруг подала голос из-за решетки:

Ты вспомни получше, мальчонка. Милиция - она хорошая, она чужого не берет.

- Сиди, сиди, Кутузова, - сказал ей старшина, - тебя не спрашивают.

- Есть, гражданин начальник. Мне мальчика жалко.

- Нам тоже его жалко. А ты молчи в тряпочку.

Майор Запылаев повздыхал и сказал:

- Так как же, Шалай? Не поможешь мне? Я ведь обязан твои деньги найти.

- Ничего вы не обязаны. Я, по крайней мере, не прошу.

- Напрасно ты так. Тем, кто это делает, крепко может попасть, а ты покрываешь. Что - и фамилии ее не помнишь?

...Когда я эти кирпичики стал кидать - ей в окошко, а попал кому-то другому, тут целый взвод выбежал меня хватать, и мужик какой-то кричал сверху: "Это у Перевощиковой, у Перевощиковой шпана собирается. Я эту квартиру давно на заметку взял!" А Клавка из подъезда: "Больше тебе делать нечего! Смотришь, кто ко мне ходит? А я женщина свободная. Может, мне тоже жизни хочется". Ну, и голосок же был у моей возлюбленной!..

Но я еще и про Нинку вспомнил: бичи-то ведь знают, что я на Абрам-мыс ездил, милиция докопается, а вдруг у нее деньги в сенях остались, даже наверняка остались, и Нинку вполне замести могут, потом мне ее и самому не выручить. А если и бичей заметут с Клавкой - все равно, какие б они ни были, не стоили эти деньги, чтоб люди из-за них сели в тюрягу. Я всего двадцать суток на губе* сидел, больше не сидел, и все равно я знаю: никакие деньги этого не стоят. Лучше я сам их при встрече возьму за глотку.

*Армейская гауптвахта (сленг).

- Ты откуда, Шалай? С тралового?

- Сам ты траловый!

- Давай, груби мне. Я все фиксирую.

- Не траловый я, а сельдяной.

- Вот и отвечай по существу. Я на тебя официальный документ заполняю. Где живешь?

- На земле и на море.

- Ладно, спрошу точнее. Прописан где?

- Прописан по кораблю.

- Так... В общежитии, значит. Ну что, две недельки у нас поживешь. За вытрезвление с тебя, так и быть, не взыщем.

- Спасибо.

- Ныркин, выдай ему постельный комплект, завтра еще допросим.

Ныркин пошел было, но тут эта баба из-за решетки заканючила:

- А меня когда же в туалет поведут?

- Водили тебя, - сказал Ныркин, - часа не прошло. Потерпишь маленько.

- Не буду я терпеть. Вот возьму и напущу на пол.

Ныркин ей сказал добродушно:

- Напустишь - юбкой будешь вытирать.

- Еще чего! Юбка у меня - шерстяная.

"Господи, - я подумал, - вот баба кошмарная. Как ее только земля носит! И ведь это я с нею там окажусь, других же камер нету". Я встал и пошел опять к барьеру.

- Не поживу я у вас, я лучше в общагу пойду.

- Ну, милый, это уж мне знать, где тебе лучше. Нахулиганил - значит, у нас лучше.

- Нельзя мне, майор. Береговые у меня. Я неделю, как с моря.

- Что ж делать, Шалай? Мы, что ли, с Ныркиным стекла били, покой нарушали трудящихся?

- И мне завтра по новой в море. Утром отход. На восемьсот пятнадцатом, можете проверить.

Майор Запылаев бросил свой документ писать, вздохнул.

- Ныркин, завтра какой отходит?

- Кто его знает? В диспетчерскую надо звонить.

- Н-да... Тем более, он же не знает, диспетчер, есть там этот Шалай в роли или нет. Кто у тебя капитан?

Я пожал плечами. Капитана я еще не успел придумать.

- В море, - говорю, - познакомимся.

- Врет, - сказал Ныркин. - А может, и не врет.