Три минуты молчания

Я взял у него в хозяйстве свайку и полез. Он стоял, ноги расставив, и глядел, как я лезу. Я высунул голову в люк и зажмурился. Такое светило солнце. Такое море - хоть вешайся от синевы. Я сел прямо на палубу и ноги свесил в люк. А вожака, и правда, до фени скопилось. Но мне уже плевать было, сколько его скопилось. Очень мне хотелось смотреть на море.

- Дай сюда, - сказал дрифтер.

- Чего?

- Свайку дай.

- На, отцепись.

Он эту свайку с маху всадил в палубу. Наверное, на два пальца вошла, силенки ему не занимать.

- Вот, пускай она тут и торчит.

- Пускай, - говорю. - Мне что?

- А то, что не будешь вирать, я тебе этой свайкой по башке засвечу.

И пошел к своему шпилю. Снизу он мне выше мачты казался. Грабли чуть не до колен. Ну просто - медведь в рокане.

Прямо как во сне я эту свайку выдернул и зафингалил ему в спину. Прямо в зеленую спину. Я его не хотел убивать. Мне все равно было. Однако - не попал. В фальшборт она воткнулась, в обшивочную доску. Да сидя разве размахнешься?

Никто слова не сказал - ни палубные, ни вахтенный штурман, который, конечно, все видел из рубки. Дрифтер тоже молча к ней подошел и выдернул. Смерил, на сколько она вошла.

- На полтора пальца, Сеня.

- Мало. Я думал - на два.

- Мало, говоришь? - Пошел ко мне. - А если б попал? А, Сеня?

- Ничего. Лежал бы и не дрыгался.

Он прямо лиловый был. Сел около меня на корточки.

- Что ж мы с нею сделаем, Сеня? В море, что ли, кинуть?

- Зачем? В хозяйстве пригодится.

- Ах ты, гуманист чертов. Ты что думал, я в самом деле засветить хотел? Я ж только так сказал.

- Ну и я только так бросил.

Поцокал языком. Свайку положил возле люковины.

- Отчего ж мы такие нервные, Сеня? Кто ж нас такими сделал? Не иначе Хрущев. Все чего-нибудь да придумает. А при Хозяине-то, вспомни, порядок был. И каждый год, к первому апреля, цены снижены... Ай-яй-яй!.. Но ты вирай все-таки, Сеня. Помаленьку, а вирай.

Тут в нем опять голос прорезался:

- А что стоим, как балды на паперти? А ну, помогите ему!

Серега Фирстов с Шуркой кинулись к нам. Я опять полез в трюм. Потихоньку они мне спускали шлаг за шлагом, пока я все не уложил.

Дрифтер спросил с неба:

- Дома, Сеня, за это дело выпьем?

Я ему не ответил. Он постоял, языком поцокал и ушел к шпилю. Все лицо у меня горело и руки тряслись.

Сетки пошли - то быстро, то не спеша, косяк попался неплотный, так что я и набегаться успевал и отдышаться. Если что и скапливалось там, на палубе, дрифтер сам подходил помогать. Приговаривал ласково:

- А вот и опять вожачку накопилось. Повираем его, Сеня? Или там:

- Заснул чего-то вожаковый наш, как бы это разбудить, не осерчает?

Я уж помалкивал. Пласты ложились мне под ноги, и я на них поднимался к подволоку. Сначала шапкой коснулся, потом голову пришлось подвернуть. Последняя бухта всего труднее шла, - их все-таки восемь оказалось, а не семь, - я ее чуть не на четвереньках койдал. Потом концевой трос пошел стальной, на нем до черта было калышек*, и надо их было разгонять, и следить еще, чтобы жилка в ладонь не вонзилась. Когда последний шлаг хлестнул в воздухе, я уже не верил, что конец. Подержал его в руке. Нет, ничего уж к нему больше не привязано. Конец.

* Калышка - мелкий виток (обычно на плетеном тросе).

- Все, Сень, вылазь на воздушок.

Дрифтер стоял надо мной, улыбался. Я полез наверх и чуть не свалился обратно в трюм. Дрифтер меня под мышки выволок.

Я пошел на полубак, прислонился там животом к фальшборту, глядел в воду. Теперь-то я понял, почему вожаковые глядели часами в подволок, как скойлают все бухты.

Вода чуть плескалась, и в ней кружились чешуинки. Синее и серебристое это красиво, черт дери. А больше мне ни о чем не думалось.

- Устал? - спросил дрифтер.

Я только вздохнул. Ответить - язык не шевелился.

Чешуинки закружились быстрее, поплыли назад, вода заструилась... Это мы на новый поиск пошли.

Потом я люковину закрывал, завинчивал... Но рано или поздно, а придется к палубным идти, не хочется же "сачка" заработать, да и нечестно.

Вот и дрифтер напомнил:

- Отдышись минуту и давай бичам помогать. Есть еще работа на палубе.

9

Я-то знал, что свайку они мне не забыли. Бондарь по крайней мере. Он только повода ждал высказаться.

- Кому помогать? - я спросил. Хоть у меня еще руки не отошли за что-нибудь взяться.

- А не надо, Сеня, - сказал он мне ласково. Весь раскраснелся от работы. Но больше от злости. - Ты сегодня и так намахался. Свайка - она тяжелая.

- Это смотря в кого кидать.

Он ухмыльнулся в усы, запечатал тремя ударами бочку, откатил.

- В меня бы - ты б уже на дне лежал.

- Не лежал бы. В тебя-то я бы не промахнулся.

Ну вот, обменялись любезностями, больше из бичей никто ничего не добавил. Исчерпали, значит, тему.

Устали они не меньше моего. А вот вымарались побольше. Я-то хоть чистый там бегаю, в трюме, они же - в чешуе по макушку, в слизи, в крови, на сапогах налипло с полпуда.

- Везет тебе, Сеня! - Васька Буров позавидовал. - Благодари судьбу. А холода настанут - тебе еще всех теплей будет.

Я не стал спорить. Хорошо бы, все хоть день в чужой шкуре побыли, никто б никому не завидовал.