Три минуты молчания

- Правее держи, - сказал кеп. - Пройдешь между кухтылями?

- Постараюсь.

- Не "постараюсь", а надо не задеть.

Всегда так делают на промыслах, если надо пройти через чужой порядок. Но я так думаю, норвежцы-то поняли, что мы их проверяем. Для чего же мы курс меняли? Те двое, что стояли на палубе, так весело переглянулись. Даже кеп смутился.

Эхолот пискнул и смолк. Это мы прошли над их сетями.

- Восемьдесят, - сказал третий.

- Ну вот видишь, - сказал кеп. - И спрашивать не надо. Норвежцы глядели на нас и скалились.

- Давай-ка полный, - сказал кеп.

Третий перевел ручку телеграфа. Но справа кто-то уже нас обгонял, быстренько, как стоячих. По синему борту бежали белые буквы. Третий их читал, шевелил губами:

- "Герл Пегги. Скотланд".

- Шотландец, - сказал кеп. - А ты - "Скотланд". То-то и видно, что диплом у тебя не свой. Лицо у третьего пошло пятнами.

- А ходко идет, - кеп позавидовал. - И всего-то автомобильный движок у него.

- Обводы зато хорошие.

- Обводы - мечта!

Шотландец нас обошел - стройный, гордый, как лебедь. Мы смотрели на его корму с подвешенной шлюпкой - такой же синей, лаковой, как его борт. Из камбуза вышел повар, в белом колпаке и фартуке, с ведром. Он на нас посмотрел, чего-то крикнул кому-то в дверь и выплеснул с кормы помои. Это было прямо у нас по курсу.

- Нахалы, - сказал кеп. - Нахалы, больше никто. А ты еще спрашивать у них хотел.

- Я не у них. Я у норвежцев.

- Все хороши. Аристократы вонючие.

Из радиорубки в ходовую вышел "маркони". Чего-то он улыбался хитро, смотрел вслед шотландцу, потом сказал, как будто между прочим:

- Николаич, радиограмму примите.

Кеп на него уставился грозно.

- От этого, что ли? От "Пегги"?

- Ага.

- А зачем принял?

- Случайно.

Кеп ее взял двумя пальцами, как лезвие.

- Детством занимаются. "Иван, селедки нет, собирай комсомольское собрание". Хоть бы новенькое чего придумали.

Скомкал ее, кинул за борт, через окно.

- Больше мне таких не подавай. Делать тебе нечего.

- А я чего? - "Маркони" мне подмигнул. - Они на совет капитанов настроились, знают волну.

- Врешь ты все. Сам на них настроился.

- Проверьте.

Кеп поглядел на часы. И правда, пять было, как раз совет капитанов. Он ушел в радиорубку и там, слышно было, забубнил:

- Восемьсот пятнадцатый говорит. Здравствуйте, товарищи. Сегодня первая выборка у нас. Взяли маловато, одиннадцать бочек. Глубина шестьдесят. Сегодня думаю метнуть на восемьдесят. Есть у меня предположение...

Вышел мрачный, походил по рубке, снова пошел смотреть эхолот.

- Пишет все, пишет... Мелочь пузатую. Или планктон. Ладно, пойду к себе. А ты позови, когда чего-нибудь дельное напишет. И следи, как полагается, а то ты ему лекции читаешь...

Откуда он наш разговор слышал? Наверно, по трубе из своей каюты. Она хоть и заткнута свистком, но услышать можно, если ухо пристроить.

- Ему не я читаю, - сказал третий. - Ему "дед" читает, в механики зовет.

Кеп себя постучал пальцем по лбу, - мне видно было краем глаза.

- Чем бы дите ни тешилось...

Пошел было, потом опять вернулся, поскреб щеку.

- Между прочим, это мысль он подал, собрание тоже надо провести. Есть кой-какие вопросы.

- Значит, не зря я вам радиограмму подал? - спросил "маркони".

Кеп рассердился:

- Делом займись, Линьков. Аппаратуру свою изучай, повышай квалификацию. Тоже детством занимаешься.

Я потом спросил:

- Почему это он "деда" не любит?

- А кто кого любит? - спросил "маркони".

- Точней на курсе, - сказал третий. - Вправо ушел. Не ходи вправо.

Больше мы не говорили.

Потом я сменился и пошел глупыша проведать. Он уже всю селедку успел сожрать, и поднагадил, конечно. Я ему все почистил, потом надергал из шпигатов еще несколько селедин. Там они всегда застревают, никакой струей их оттуда не вымыть.

Фомка поглядел на это богатство, одну заглотил сразу, а другие накрыл крылом. Он уже меня совсем не боялся, не зарывался головой в перья, когда я руку подносил. Но с крылом у него плохи были дела, я чуть задел случайно, и он закричал, забился. И потом уже смотрел на меня сердито, только и ждал, когда я уйду. Вся дружба наша полетела прахом...

11

Собрание мы в этот же день провели. Не комсомольское, правда, а судовое. Рыбу все не могли найти, и кеп решил даром времени не терять.

Собираемся мы в салоне, - где же нам еще. Ну, летом в погожий день можно и на палубе, а так - в салоне, это у нас самое большое помещение. Почти все оно занято столом, с двумя лавками, на одном краю стоит кинопроектор, а против него - простыня натянута вместо экрана. В камбузной двери - окошко, оттуда кандей подает "юноше" миски и кружки, и в это же окошко они смотрят фильмы.

Набились плотно, все пришли, кроме вахтенных. Кеп нам сделал доклад: рейс у нас - сто пять суток, за это время мы пять раз должны подойти к базе, сдать пять грузов, а шестой - повезем в порт. Всего план у нас - триста тонн, за выполнение плана - премия двадцать процентов, за каждую тонну сверх - по два процента премии... Каждую экспедицию мы это внимательно выслушиваем.

- Ну, высказывайтесь, моряки, сколько берем перевыполнения?