Три минуты молчания

А в комнате я ее с Аскольдом застал, чуть не в обнимку. Ну, так мне показалось. И я его с дивана швырнул на пол. А сам к ней подсел, стал ее целовать — в шею, в грудь. Она не вырывалась, только хохотала и дула мне в лицо. И вдруг меня пучеглазый стал душить. А Вовчик вроде бы разнимать кинулся, но сам же первый и стукнул, В коридор они меня вытащили метелить. Но там-то я вырвался и врезал обоим хорошо по разу, а в третий раз в стенку попал, себе же на убыль. И уж они меня без помехи метелили. Аскольд держал, а Вовчик примеривался и стукал. "Это ему еще мало. Это он еще не запомнит. А вот так — запомнит. И вот так". Покамест Клавка не выскочила. "А ну, прекратите, звери! Я вас сейчас всех налажу!" Но их наладишь, когда уж они озверели. Открыли дверь и с лестницы меня — головой вниз…

Баба вдруг подала голос из-за решетки:

— Ты вспомни получше, мальчонка. Милиция — она хорошая, она чужого не берет.

— Сиди, сиди, Кутузова, — сказал ей старшина, — тебя не спрашивают.

— Есть, гражданин начальник. Мне мальчика жалко.

— Нам тоже его жалко. А ты молчи в тряпочку.

Майор Запылаев повздыхал и сказал:

— Так как же, Шалай? Не поможешь мне? Я ведь обязан твои деньги найти.

— Ничего вы не обязаны. Я, по крайней мере, не прошу.

— Напрасно ты так. Тем, кто это делает, крепко может попасть, а ты покрываешь. Что — и фамилии ее не помнишь?

…Когда я эти кирпичики стал кидать — ей в окошко, а попал кому-то другому, тут целый взвод выбежал меня хватать, и мужик какой-то кричал сверху: "Это у Перевощиковой, у Перевощиковой шпана собирается. Я эту квартиру давно на заметку взял!" А Клавка из подъезда: "Больше тебе делать нечего! Смотришь, кто ко мне ходит? А я женщина свободная. Может, мне тоже жизни хочется". Ну, и голосок же был у моей возлюбленной!..

Но я еще и про Нинку вспомнил: бичи-то ведь знают, что я на Абрам-мыс ездил, милиция докопается, а вдруг у нее деньги в сенях остались, даже наверняка остались, и Нинку вполне замести могут, потом мне ее и самому не выручить. А если и бичей заметут с Клавкой — все равно, какие б они ни были, не стоили эти деньги, чтоб люди из-за них сели в тюрягу. Я всего двадцать суток на губе[16] сидел, больше не сидел, и все равно я знаю: никакие деньги этого не стоят. Лучше я сам их при встрече возьму за глотку.

— Ты откуда, Шалай? С тралового?

— Сам ты траловый!

— Давай, груби мне. Я все фиксирую.

— Не траловый я, а сельдяной.

— Вот и отвечай по существу. Я на тебя официальный документ заполняю. Где живешь?

— На земле и на море.

— Ладно, спрошу точнее. Прописан где?

— Прописан по кораблю.

— Так… В общежитии, значит. Ну что, две недельки у нас поживешь. За вытрезвление с тебя, так и быть, не взыщем.

— Спасибо.

— Ныркин, выдай ему постельный комплект, завтра еще допросим.

Ныркин пошел было, но тут эта баба из-за решетки заканючила:

— А меня когда же в туалет поведут?

— Водили тебя, — сказал Ныркин, — часа не прошло. Потерпишь маленько.

— Не буду я терпеть. Вот возьму и напущу на пол.

Ныркин ей сказал добродушно:

— Напустишь — юбкой будешь вытирать.

— Еще чего! Юбка у меня — шерстяная.

"Господи, — я подумал, — вот баба кошмарная. Как ее только земля носит! И ведь это я с нею там окажусь, других же камер нету". Я встал и пошел опять к барьеру.

— Не поживу я у вас, я лучше в общагу пойду.

— Ну, милый, это уж мне знать, где тебе лучше. Нахулиганил — значит, у нас лучше.

— Нельзя мне, майор. Береговые у меня. Я неделю, как с моря.

— Что ж делать, Шалай? Мы, что ли, с Ныркиным стекла били, покой нарушали трудящихся?

— И мне завтра по новой в море. Утром отход. На восемьсот пятнадцатом, можете проверить.

Майор Запылаев бросил свой документ писать, вздохнул.

— Ныркин, завтра какой отходит?

— Кто его знает? В диспетчерскую надо звонить.

— Н-да… Тем более, он же не знает, диспетчер, есть там этот Шалай в роли или нет. Кто у тебя капитан?

Я пожал плечами. Капитана я еще не успел придумать.

— В море, — говорю, — познакомимся.

— Врет, — сказал Ныркин. — А может, и не врет.

— Ну, а кого-нибудь помнишь? Старпома? Дрифмейстера?

— Штурманов? — баба сказала из-за решетки. — Механиков?

— Во! Стармеха помню. Бабилов.

— Сергей Андреич?

— Точно.

Запылаев опять чего-то вздохнул.

— Телефон-то у него наверняка есть.

Это правда, телефон был у «деда», его за три года до этого депутатом выбирали в райсовет. Только не нужно ему было знать про мои похождения.

— Он же спит, — говорю.

— Ничего, разбудим. Твоя вина.

— И все я пошутил. Никакой у меня не отход.

— Врал, значит?

— Ага, — я снова пошел к лавке, — давай мне, старшина, комплект, я спать лягу.