Три мирных года [СИ]

Началась миграция из третьего отсека с каютами. Ничего страшного, пока потеснятся, а там уже эвакуационный флот на подходе. Ну и мы можем взять человек двадцать, без переделки основных частей звездолёта.

— У нас трое погибших, — быстро заговорил врач. — И двое в тяжёлом состоянии.

— Тяжёлые здесь?

— Нет, мы перенесли их на вторую палубу, а погибшие вот лежат, в коридоре, — и он рукой показал на три прикрытых простынями тела.

Я понял, смерть впервые здесь, за дверью…

Одно из тел принадлежало женщине. Что-то привлекло моё внимание в ней, показалось знакомым. Я подошёл к покойнице и рывком откинул простыню.

Сказал — мертва, и сам себе не верю.

На меня смотрели безжизненные серые глаза Лены Приклонской. Моей любимой, моей невесты. Мозг отчаянно цеплялся за любую надежду: может быть похожа, может быть просто тебе показалось. Может быть… не может быть… нет.

— Женщина, биолог. Летела с Ирсеилоура, какой-то важный проект… И ещё она, кажется, торопилась к жениху, — говорил врач.

Торопилась… Лучше бы не спешила, сидела спокойно на Ирсеилоуре, а там мы через портал на Касторе или кружным путём через Кадмию. Слёз не было. Был просто шок, а сквозь него пробивалась одна простая мысль: её уже не вернёшь, но если ты так и будешь стоять здесь, могут погибнуть ещё люди. С трудом взяв себя в руки, я начал командовать.

Потом я узнал, как она погибла. Когда звездолёт торкартенцев врезался в бок советского транспорта, людьми овладела паника, а она единственная из всех сохранила самообладание. Помогла выбраться двум детям, закрыла дверь каюты, но при последующем ударе, из верхних панелей выпал кабель, под напряжением. Смерть была мгновенной, она даже не успела ничего понять.

Потом была эвакуация. Все отмечали, что действовал я грамотно и профессионально, но я этого не помню. Из всего, что произошло после, запомнил одни лишь отрывки. Вот Диана, вцепившись мне в руку, говорит, что она ничего не может сделать. Будь Лена хоть в самом тяжёлом состоянии, смогла бы, поступила бы, как Вадим Наумов с Анной, а так нет.

Но я её не слушал. Я никого не слушал.

Стою среди друзей я, как в пустыне,

И что мне от любви осталось ныне…

Самое страшное, что не осталось ничего. Только пустота, там, где раньше было сердце.

Только имя…

Глава 21. Новое начало

Май — июнь 2006 года

Я открыл глаза и уставился в белый потолок. Интересно, где это я, и как вообще сюда попал. Медленно повернул голову, которую прострелила резкая боль, и поморщился. Побелка на потолке, серые стены. Краска новая, хотя в Дальнем Космосе всё новое. О! Решётки на окнах. Значит, я в камере. Интересно, а кто меня вообще арестовал? Ничего не помню.

Дверь открылась.

— Драгомир Катич! — гаркнул голос. — На выход!

Вроде бы наши. Но почему меня называют по моим поддельным документам для работы во вражеском тылу? Ладно, думать будем потом, всё равно голова не варит.

Звал меня здоровый сержант, примерно моего возраста. Интересно, а где он служил. Впрочем, неважно. Рядом с ним стоял мрачный полковник Тихонов, покуривая сигарету.

— Он? — спросил сержант.

— Он самый.

— Непохож он на югослава, — покачал головой сержант. — Служил я с ними, там все такие… чернявые.

— Там разные. Но вот этот да, наш доморощенный, рязанский. По пьяни с югославом, то ли документами поменялись, то ли ещё что случилось. А в итоге того из гостиницы со скандалом выселяли, а этого мы найти не могли…

Полковник, очевидно, врал. Никакого Драгомира Катича, никогда не существовало, но с какой целью?

Мы пошли по коридору. Интересно, куда?

— Я анекдот недавно услышал, про своего знаменитого однофамильца, — мрачно изрёк Тихонов. — Просыпается Штирлиц в камере и не может вспомнить свою легенду и как туда попал. Думает, войдёт человек в чёрном, значит, я в гестапо и я Штирлиц. В зелёном, значит, это НКВД и он Исаев. Дверь открывается…

Тихонов сделал паузу.

— И? — не выдержал сержант.

— И входит человек в форме, как у тебя. Смотрит на Штирлица и говорит: — Ну и нажрались же вы вчера, товарищ Тихонов. А ещё народный артист!

Сержант заржал, а у меня задёргался глаз.

— Знакомая ситуация, Валер? — тихо спросил полковник, пока милиционер смеялся над анекдотом.

— Да, — вздохнул я.

— Этого не повторится, — твёрдо сказал Тихонов.

Не вопрос, не угроза. Просто уверенное утверждение, что такого я себе больше не позволю. Товарищ полковник, всегда так делал и этим вызывал огромное уважение к себе.

Сержант отвёл нас, но не к выходу, а в кабинет начальника участковых, где уже ожидал Лёха Свешников.

— Привет, дебошир, — ухмыльнулся он. — Ну что скажешь?

— Если бы я помнил, — проворчал я. — Начинали-то мы с тобой…

— Ага, а потом ты ушёл, — вздохнул Свешников. — И зря ты это сделал, честное слово. Уж не знаю, где ты накидался всяким денатуратом, но задержали тебя у торгового представительства Торкартена. Ты пытался пролезть на территорию, чтобы что-то объяснить, как ты выразился, «синемордым».