Три момента взрыва (сборник)

«Ле Параплюи» – это изображение пешеходов на парижской улице в дождь.

Это преломление одноименного полотна Ренуара, написанного в 1881–1886 годах, фрагмент, вырезанный задом наперед из этой работы.

Край фрагмента начинается несколькими сантиметрами выше основания оригинала, затем идет абсолютно параллельно полотну и возвращается в картину. Линии, похожие на клетки фигуры, – это поверхности идеально расколотых изображений одежды, зонтов, рук и тел.

Изображение уходит вверх от зрителя, проходя через платья, брюки, кости, деревянное серсо в руке ребенка, головы людей, туда, где над толпой кружат веселые зонтики. Своим дальним краем разрез уходит в крону дерева.

Темп: Резать.

Проведите концептуальную линию через избранный вами фрагмент картины. Она может входить в изображение под любым углом и с любой точки зрения, главное, чтобы она пересекала и правый, и левый край повешенного трупа. Правильно говорить именно так: «повешенного», поскольку произведение искусства воспринимается нами в аспекте умерщвления.

Ваша задача – изобразить поперечный разрез вашего трупа.

Рассечение фрагментов картины Ренуара, обнаружение их скрытой стороны приносит немало открытий. Формы содержат в себе тайны. Крохотный мазок свободно летящего коричнево-серого есть не что иное, как пуговица, оторвавшаяся от слишком туго натянутого плаща и еще не достигшая земли. А это что за тонкая волосяная линия, прилипшая к красному пространству, похожему на гигантскую клетку? Это мужчина несет письмо, но не в кармане, а на груди, прямо под рубашкой.

Таково наше представление самого разоблачительного толка. В нем заключена радикальная эстетическая демократия. Наши работы уравнивают любую материю внутри поля трупа.

Также они раскрывают агентов, присутствующих в трупе всегда, но до сих пор скрытых. В оригинальной работе они спрятаны за другими вещами, невидимы, но мы высекаем их из их укрытия с беспощадной решимостью. Мы обнажаем их внутренности, показываем самую их сущность.

До тех пор, пока существует хоть малейшее отклонение от планарного метода сечения, описанного раньше, нет ничего зазорного в том, чтобы основывать резку на образе, уже подвергшемся вивисекции ранее. Именно повторяемость и завоевала нашему методу славу удаленного зрения.

Потому что все повторяющиеся работы, включая и те, что списаны с одного трупа, а на самом деле, по незнанию, друг с друга, трактуют все элементы одной и той же сцены одинаково. Только третье слайсирование трупа обнаружило за дальней деревянной ножкой, в месте, прежде невидимом для зрителя, замысловатый комочек черной органики, и всем исследователям пришлось согласиться, что, когда в 1889 году Ван Гог писал знаменитое «Кресло Ван Гога», за его ножкой на полу кухни сидел жук.

Слайсированный метод письма викторианских натюрмортов показал овальные срезы из кожи, мяса и костей – за дверьми в момент письма прятались дети. Тонкие серебристые линии пересекающейся стали в тени дерева, которые десятилетиями принимали за трости, оказались шпагами. Новый метод письма служил раскрытию преступлений – в чемоданах обнаруживались яркие пятна драгоценностей. Серо-коричневые пятна рыбьей крови под днищами лодок.

Однако важнее всего в искусстве слайсированного письма оказалась трансформация темного искусства в черную магию, когда на полотнах начали обнаруживаться такие образцы плоти, такие мышечные препараты вокруг костяных спилов, такого цвета и такой формы, какие попросту не могли существовать в реальности. К примеру, в ночных пейзажах кисти Джона Эткинсона Гримшоу что за светящиеся мембраны и человекоподобные осколки ребер видны за облаками? И что это за огромные пятна из крови и перьев по обе стороны от них?

И это повторяется из картины в картину. Только мы можем постичь, кто еще, кроме нас, невидимо обитает в наших галереях и в нашем мире.

Среди зеленых и коричневых пятен в верхней части «Ле Параплюи» есть еще один сгусток красочных пятен, который отказывается поддаваться расшифровке. Это что-то мускулистое, жилистое, пронизанное извивами кровеносных сосудов.

Что-то живое, хотя и не животное, затаилось в кроне того дерева и смотрит оттуда на нас.

Коувхит

Несколько ночей прошли в Данвиче, где хозяйка небольшого хостела без конца твердила им о том, как им повезло найти комнату. Гуляя по пляжу и давая дочке поглядеть на зимующих гусей через бинокль, такой тяжелый, что она каждый раз начинала хохотать, он радовался, что они именно в Данвиче, а не в Саутволде и не в Валберсвике. Там куда больше народу. По вечерам они покупали себе жареную рыбу с картошкой или ели в каком-нибудь пабе. Ночью, когда она засыпала, он без пароля влезал в соседский вай-фай, читал сообщения и проглядывал форумы.

В четверг он разбудил ее, когда она заснула. Была почти полночь.

– Вставай, детка, – сказал он ей. – Только тихонько. Нам надо никого не разбудить.

– Ненавижу тебя, – проворчала она в подушку.

– Я знаю, – сказал он. – Вставай. Телефон оставь здесь.