Ну, тогда я расскажу тебе историю. Ту, которую я время от времени рассказываю себе сам. Солдаты напали на крошечный городок и захватили в плен его божка, а с ним и одного юношу, очень молодого, чтобы тот ухаживал за ним. Вместе их заперли подальше от людей. Юноше было грустно – он видел, как солдаты зарубили мечами всю его семью, так что теперь он был один. Бог грустил по своим, божественным причинам. Он знал, что подвел своих людей, и у них теперь сгниет урожай, а еще он знал, что они будут приходить к нему и глядеть на него, когда он вернется, и что никто из них никогда не просил его быть их богом.
Юноша плакал и сердился на бога.
– Мой малыш мертв, – говорил он. – Мертва моя жена. Что ты за бог? Освободи меня. Ты ведь единственный бог в моем городе, значит, это ты отвечаешь за все. За войны и урожаи, за рождение детей, вообще за все. И за смерть тоже. Мне страшно, – кричал он. В оружейной были кинжалы, но он не решался их взять. – Сделай это за меня. Разве я не молюсь тебе? Сделай.
Бог чувствовал его мольбы и мольбы других своих людей, которые уже шли за ним с выкупом. Все это не придавало ему сил, наоборот, он ощущал усталость.
Человек и бог смотрели из верхнего окна башни.
– Они идут, – сказал человек, – значит, тебе придется снова взяться за дело.
Человек взглянул в серебряные глаза бога. Бог взглянул в серые глаза человека. Человек дернулся, как кукла на нитке, схватился за сердце, открыл рот, захрипел и упал.
Жрецы и солдаты-победители поднимались по лестнице, сопровождая послов побежденного народа. Вдруг они услышали грохот и громкий крик. Все вместе они вбежали в верхнюю комнату.
Там весь пол устилали осколки пленного бога. Человек разбил его о стену. Не оставил ни одного целого куска. Дерево превратилось в щепки. Металл был покорежен. Драгоценные камни – их и раньше-то было немного – разбросаны и затоптаны. Посреди этого разгрома стоял молодой пленник. Он хлопал себя ладонями по бокам, хватался за голову и дико кричал, глядя на свои руки.
Рослый жрец поспешил заверить побежденных, что он ничего такого не приказывал, что все это дело рук спятившего раба. Который, напомнил он им, был как-никак их земляком. Однако убийство бога есть убийство бога, и тень от содеянного падала и на самого жреца. Ведь все случилось в его городе, прямо у него под носом. Их город, разумеется, и дальше останется в подчинении, но выкуп они могут сохранить. А раб, пообещал он, будет казнен.
Но, когда все ушли, он задумчиво посмотрел на молодого человека, который продолжал ощупывать свое тело так, словно никогда раньше его не видел.
– Я прикажу выпороть тебя, – сказал он. – Но что с тобой стряслось? Ты что теперь, ненавидишь богов? Всех? Или только этого? За то, что он тебя подвел?.. Если еще раз сделаешь такое без моего ведома, – продолжал он, – простишься с жизнью. А пока мне пригодится раб, в котором есть капля презрения к богам. И даже немного злости. Ровно столько, чтобы не испытывать перед ними страха.
Он приказал сначала выпороть молодого человека, потом перевязать его раны, а потом объяснил ему, в чем будут состоять его новые обязанности. И тогда раб сказал:
– Во мне нет злости к богам. Мне жаль их.
Не пугайся. Ты спал? Я пока не стану убирать ладонь с твоего рта.
Видишь луну?
О, спасибо. Ты такой добрый. Добрый бог. Дай, я поцелую твое холодное лицо.
Сегодня я слышал, как солдаты храпят внизу, точно телята в хлеву. Сначала я просто слышал, как они хохочут и едят, как возятся под своими одеялами, а потом звуки стали доноситься до меня все яснее и яснее. Я слушал и слышал тайны, которые строения выдают вздохами стен и скрипом половиц. Не помню, когда я поднялся и как пошел, – может быть, я не шагал, а летел, словно на ногах у меня были маленькие крылышки, или моя голова стала облаком. Но я оказался у окна, и луна говорила со мной своим светом.
У людских тел есть свое, особое видение. Можно много говорить о том, как глаза плоти видят ночь и как они отказываются ее видеть. Но каково это – снова взглянуть сквозь мрак туда, где горы подобны рыбьим зубам! Где все в серебре, как пол верхней комнаты много лет назад.
Солдаты встают рано. Сегодня придут люди с приношениями для тебя.
Не грусти, бог. То, что ты сделал, – это такая мелочь.
Следи за моим пальцем, он указывает туда, где… нет, это не летучая мышь, это мотылек, сердце взмывает в его мотыльковой груди, потому что он влюблен. Скоро проснутся гуси, они поприветствуют день, а из-под земли им ответит лава.
Дай-ка я обниму тебя, бог. Руки у меня старые, но я смогу понести тебя, мой друг, так что давай подниматься, как будто и мы хотим полетать. А ты тяжелый, хотя и не весь из золота. Но ничего, я справлюсь. Я-то уже не так тяжел, как раньше, и не так силен, но я выдержу.
Смотри. В горах есть каменные машины и каменные корабли с глазами, мы можем видеть край того сплошного камня, который отделяет их от скалы, что поддерживает деревья.
Твои почитатели идут. Я знаю. Пойдем со мной наверх.