Три монаха

Я принялся было читать молитву, но слова не шли у меня с языка. «Зачем только я надумал побывать в родных местах!» — корил я себя в душе. Кое-как совладав с собой, я все-таки прочел заупокойную молитву. Тут внезапно заморосил дождь, и капли посыпались с веток, точно слезы. Глядя на них, девочка молвила:

«Матушка наша была родом из столицы. От нее узнала я, что поэзия укрощает свирепых демонов, смягчает сердца жестоких людей, побуждает Будду внимать обращенным к нему молитвам. Величайший стыд для женщины, если она не умеет слагать стихи, считала матушка, поэтому я с семи лет научилась соединять слова в стихотворные строчки. Вот и теперь мне пришло на ум стихотворение:

Даже деревья и травы

Об участи нашей скорбят.

Капли повисли на листьях,

Готовы пролиться.

Как слезы.

Стоило мне услышать это стихотворение — и последняя решимость покинула меня, исчезла, словно иней, словно роса. Я был не в силах больше таиться от них. С губ моих так и рвались слова: «Это я, Рокуродзаэмон, ваш отец!» Но нет, обуздал я себя и на сей раз, негоже давать волю чувствам. После стольких лет отречения от мирской суеты могу ли я взвалить на себя бремя привязанности к собственным чадам? Нет, подобные мысли может питать лишь слабовольный человек, устыдился я в душе своей и сказал:

«Превосходное стихотворение! Такое способно повергнуть в печаль даже богов и будд. А как, должно быть, радуются вашему искусству покойные родители! Даже я, простой монах, не сведущий в изящных искусствах и тонких переживаниях, бессилен сдержать слезы, слушая ваше стихотворение. Ни один человек, если у него есть сердце, не может остаться безучастным к вашей скорби. Видно, неспроста оказался я в этих краях и стал свидетелем вашего горя. Наша встреча была предопределена еще в прежнем рождении. Трудно мне покинуть вас, но ничего не поделаешь — пора в путь».

С этими словами стал я прощаться, а девочка молвила в ответ:

«Да, вы правы. Если двое людей остановятся в тени одного дерева или зачерпнут воды из одного потока, значит, это предопределено еще в прошлом существовании. Быть может, когда-нибудь нам доведется повстречаться вновь. Жаль, что вы нас покидаете. Не знаю, как и благодарить вас за то, что вы прочли заупокойную молитву по нашей матушке». Девочка закрыла лицо рукавом своего платья и заплакала в голос. Братик ее, хоть и не успел еще войти в разум, вцепился в сестру и тоже залился горькими слезами.

И снова свет померк в моих очах, душу охватила ни с чем не сравнимая мука. Легче было бы вспороть себе живот, чем глядеть на их слезы. Я зашагал прочь по дороге, а они стояли и долго еще смотрели мне вслед. Обернувшись, я увидел, что они собрали в ларец пепел, оставшийся от их матушки, но после этого пошли не к дому, а совсем в другую сторону. «Отчего бы это?» — подумал я и в тревоге заспешил назад.

«Куда вы идете?» — спросил я, нагнав их. «В храм Хониндзи. Туда пожаловал из столицы высокочтимый священник, чтобы семь дней кряду читать проповеди. Сегодня уже пятый день. Все здешние жители отправились в этот храм. Вот и мы решили послушать проповедь и предать земле прах нашей матушки».

«Подумать только, дети, а способны на такую заботу! — воскликнул я. — Вот уж утешите вы душу усопшей матушки. А далеко ли до храма Хониндзи?» «Не знаем. Мы идем, куда люди идут». «Отчего же вы не взяли с собой провожатого? Пускаться в такой путь одним, без взрослого, опасно. Подождали бы лучше до завтра и пошли вместе с дедушкой».

«Мы просили его, — отвечала сестра, — но дедушка только рассердился: не детское это, мол, дело. Из-за него мы и не смогли побывать в храме раньше».

«Вот оно что! В таком случае я пойду вместе с вами, поклонюсь священнику, попрошу наставить меня на путь истины».

И я пошел вместе с ними.

По пути девочка сказала:

«Должно быть, батюшка наш, если жив, одного возраста с вами. За какие только грехи судьба отняла у нас отца, а теперь еще и матушку? Будь мы в ту пору хоть немного постарше, облик отца запечатлелся бы у нас в душе и теперь скрашивал бы наше одиночество. До чего же жестоко поступил наш отец…»

С этими словами из глаз у нее полились слезы, а мальчик стал ее утешать:

«Отец наш скончался. Матушка всегда так говорила. Не надо плакать, сестрица».

Так в простодушии своем сказал мальчик, а у меня от этих слов, казалось, рассудок помутился, и я уже ничего не видел вокруг…

Храм Хониндзи был воздвигнут еще принцем Сётоку.[24] Во времена смуты годов Гэнко и Кэмму[25] храм этот подвергся разорению и лишился всех своих земель, однако во времена Кусуноки его восстановили и вернули ему земельные владения. И вот теперь сюда прибыл из столицы преподобный Мёхо для отправления службы.