Три мушкетера

— Если мушкетеры подозрительны вашему величеству, значит они виновны, — сказал де Тревиль. — Поэтому я готов, ваше величество, отдать вам мою шпагу. Ибо, обвинив моих солдат, господин кардинал, не сомневаюсь, в конце концов возведет обвинение и против меня. Поэтому лучше будет, если я признаю себя арестованным вместе с господином Атосом, с которым это уже произошло, и с господином д’Артаньяном, с которым это, вероятно, в ближайшем будущем произойдет.

— Гасконский упрямец, замолчите вы наконец! — сказал король.

— Ваше величество, — ответил де Тревиль, ничуть не понижая голоса, — пусть вернут мне моего мушкетера или пусть его судят.

— Его будут судить, — сказал кардинал.

— Если так — тем лучше. Прошу, в таком случае, у вашего величества разрешения защищать его.

Король побоялся вспышки.

— Если бы у его преосвященства, — сказал он, — не было причин личного свойства...

Кардинал понял, к чему клонит король, и предупредил его.

— Прошу прощения, — проговорил он, — но, если ваше величество считает меня пристрастным, я отказываюсь от участия в суде.

— Вот что, — сказал король, — поклянитесь именем моего отца, что Атос находился у вас, когда происходили эти события, и не принимал в них участия.

— Клянусь вашим славным отцом и вами, которого я люблю и почитаю превыше всего на свете!

— Подумайте, ваше величество, — произнес кардинал. — Если мы освободим заключенного, то уж никогда не узнаем истины.

— Господин Атос всегда окажется на месте и будет готов дать ответ, как только господа судейские сочтут нужным допросить его, — сказал де Тревиль. — Он никуда не скроется, господин кардинал, будьте покойны. Ответственность за него я принимаю на себя.

— И в самом деле, он не убежит, — согласился король. — Его всегда можно будет найти, как сказал господин де Тревиль. Кроме того, — добавил он, понизив голос и умоляюще взглянув на кардинала, — не будем вызывать у них беспокойства, это лучшая политика.

Эта политика Людовика XIII заставила Ришелье улыбнуться.

— Приказывайте, ваше величество. Вы имеете право помилования.

— Помилование может быть применено только к виновным, — сказал де Тревиль, желавший, чтобы последнее слово осталось за ним. — А мой мушкетер невиновен. Поэтому ваше величество окажете ему не милость, а справедливость.

— Он в Фор-Левеке? — спросил король.

— Да, ваше величество, и в одиночной камере, без права сношения с внешним миром, как последний преступник.

— Черт возьми! — пробормотал король. — Что же нужно сделать?

— Подписать приказ об освобождении, и все будет кончено, — сказал кардинал. — Я такого же мнения, как ваше величество, и считаю поручительство господина де Тревиля более чем достаточным.

Тревиль поклонился, преисполненный радости, к которой примешивалась тревога. Этой неожиданной уступчивости он предпочел бы настойчивое сопротивление со стороны кардинала.

Король подписал приказ об освобождении, и де Тревиль поспешил удалиться, унося его с собой.

В ту минуту, когда он уже выходил, кардинал, приветливо улыбнувшись ему, обратился к королю:

— Какое единодушие между начальником и солдатами царит у ваших мушкетеров, ваше величество! Это весьма полезно для службы и делает честь всей роте.

«Можно не сомневаться, что он в самом ближайшем будущем сыграет со мной какую-нибудь скверную шутку, — подумал де Тревиль. — Никогда не угадаешь, что у него на уме. Но нужно спешить. Король в любую минуту может изменить свое решение, а засадить снова в Бастилию или в Фор-Левек человека, только что оттуда выпущенного, в конце концов сложнее, чем оставить в заключении узника, уже сидящего там».

Господин де Тревиль с торжеством вступил в Фор-Левек и освободил Атоса, неизменно сохранявшего вид спокойного безразличия.

При первой же встрече с д’Артаньяном де Тревиль сказал ему:

— На этот раз вам повезло. С вами рассчитались за ранение де Жюссака. Неоплаченным остается еще поражение Бернажу. Будьте настороже.

Де Тревиль был прав, не доверяя кардиналу и считая, что не все еще кончено. Не успел капитан мушкетеров закрыть за собой дверь, как его преосвященство повернулся к королю.

— Теперь, когда мы остались наедине, — сказал он, — если угодно вашему величеству, поговорим о важных вещах. Ваше величество! Герцог Бекингэм провел пять дней в Париже и отбыл только сегодня утром.

XVI. О том, как канцлер Сегье [33] не мог найти колокол, чтобы ударить в него, по своему обыкновению

Трудно даже представить себе, какое впечатление эти слова произвели на Людовика XIII. Он вспыхнул, но тут же краска сбежала с его лица. И кардинал сразу понял, что одним ударом отвоевал потерянные позиции.

— Герцог Бекингэм в Париже! — воскликнул король. — Зачем же он приезжал сюда?

— Надо полагать, чтобы вступить в заговор с вашими врагами — испанцами и гугенотами.

— Нет! Клянусь, нет! Чтобы в заговоре с госпожой де Шеврез, госпожой де Лонгвиль и всеми Конде посягнуть на мою честь!

— Ваше величество, как можете вы допустить такую мысль! Королева так благоразумна, а главное — так любит ваше величество!