Три мушкетера

Но юноша был ещё слишком слаб, чтобы перенести такое потрясение. Не успел он пробежать и десяти шагов, как в ушах у него зазвенело, голова закружилась, кровавое облако заволокло глаза, и он рухнул среди улицы, всё ещё продолжая кричать: «Трус! Трус! Трус!»

- Действительно жалкий трус! - проговорил хозяин, приближаясь к д'Артаньяну и стараясь лестью заслужить доверие бедного юноши и обмануть его, как цапля в басне обманывает улитку.

- Да, ужасный трус, - прошептал д'Артаньян. - Но зато она какая красавица!

- Кто она? - спросил трактирщик.

- Миледи, - прошептал д'Артаньян и вторично лишился чувств.

- Ничего не поделаешь, - сказал хозяин. - Двоих я упустил. Зато я могу быть уверен, что этот пробудет несколько дней. Одиннадцать экю я всё же заработаю.

Мы знаем, что одиннадцать экю - это было всё, что оставалось в кошельке д'Артаньяна.

Трактирщик рассчитывал, что его гость проболеет одиннадцать дней, платя по одному экю в день, но он не знал своего гостя. На следующий день д'Артаньян поднялся в пять часов утра, сам спустился в кухню, попросил достать ему кое-какие снадобья, точный список которых не дошёл до нас, к тому ещё вина, масла, розмарину и, держа в руке рецепт, данный ему матерью, изготовил бальзам, которым смазал свои многочисленные раны, сам меняя повязки и не допуская к себе никакого врача. Вероятно, благодаря целебному свойству бальзама и благодаря отсутствию врачей д'Артаньян в тот же вечер поднялся на ноги, а на следующий день был уже совсем здоров.

Но, расплачиваясь за розмарин, масло и вино - единственное, что потребил за этот день юноша, соблюдавший строжайшую диету, тогда как буланый конёк поглотил, по утверждению хозяина, в три раза больше, чем можно было предположить, принимая во внимание его рост, - д'Артаньян нашёл у себя в кармане только потёртый бархатный кошелёк с хранившимися в нём одиннадцатью экю. Письмо, адресованное господину де Тревилю, исчезло.

Сначала юноша искал письмо тщательно и терпеливо. Раз двадцать выворачивал карманы штанов и жилета, снова и снова ощупывал свою дорожную сумку. Но, убедившись окончательно, что письмо исчезло, он пришёл в такую ярость, что чуть снова не явилась потребность в вине и душистом масле, ибо, видя, как разгорячился молодой гость, грозивший в пух и прах разнести всё в этом заведении, если не найдут его письма, хозяин вооружился дубиной, жена - метлой, а слуги - теми самыми палками, которые уже были пущены ими в ход вчера.

- Письмо, письмо с рекомендацией! - кричал д'Артаньян. - Подайте мне моё письмо, тысяча чертей! Или я насажу вас на вертел, как рябчиков!

К несчастью, некое обстоятельство препятствовало юноше осуществить свою угрозу. Как мы уже рассказывали, шпага его была сломана пополам в первой схватке, о чём он успел совершенно забыть. Поэтому, сделав попытку выхватить шпагу, он оказался вооружён лишь обломком длиной в несколько дюймов, который трактирщик аккуратно засунул в ножны, припрятав остаток клинка в надежде сделать из него шпиговальную иглу.

Это обстоятельство не остановило бы, вероятно, нашего пылкого юношу, если бы хозяин сам не решил наконец, что требование гостя справедливо.

- А в самом деле, - произнёс он, опуская дубинку, - куда же делось письмо?

- Да, где же это письмо? - закричал д'Артаньян. - Предупреждаю вас: это письмо к господину де Тревилю, и оно должно найтись. А если оно не найдётся, господин де Тревиль заставит его найти, поверьте!

Эта угроза окончательно запугала хозяина. После короля и господина кардинала имя г-на де Тревиля, пожалуй, чаще всего упоминалось не только военными, ко и горожанами. Был ещё, правда, «отец Жозеф»,[10] но его имя произносилось не иначе как шёпотом: так велик был страх перед «серым преподобием», другом кардинала Ришелье.

Отбросив дубинку, знаком приказав жене бросить метлу, а слугам - палки, трактирщик сам подал добрый пример и занялся поисками письма.

- Разве в это письмо были вложены какие-нибудь ценности? - спросил он после бесплодных поисков.

- Ещё бы! - воскликнул гасконец, рассчитывавший на это письмо, чтобы пробить себе путь при дворе. - В нём заключалось всё моё состояние.

- Испанские боны? - осведомился хозяин.

- Боны на получение денег из личного казначейства его величества, - ответил д'Артаньян, который, рассчитывая с помощью этого письма поступить на королевскую службу, счёл, что имеет право, не солгав, дать этот несколько рискованный ответ.

- Чёрт возьми! - воскликнул трактирщик в полном отчаянии.

- Но это неважно… - продолжал д'Артаньян со свойственным гасконцу апломбом, - это неважно, и деньги - пустяк. Само письмо - вот единственное, что имело значение. Я предпочёл бы потерять тысячу пистолей, чем утратить это письмо!

С тем же успехом он мог бы сказать и «двадцать тысяч», но его удержала юношеская скромность.

Внезапно словно луч света сверкнул в мозгу хозяина, который тщетно обыскивал всё помещение.

- Письмо вовсе не потеряно! - сказал он.

- Что? - вскрикнул д'Артаньян.

- Нет. Оно похищено у вас.

- Похищено? Но кем?