Три мушкетера. Д'Артаньян

– Все было горестно и трогательно, – пылко повествовал гасконец. – Они стояли друг напротив друга, дрожа и трепеща. Королева попросила: «Уезжайте, ваш отъезд станет знаком вашей любви». Он тоже попросил у нее что-нибудь в знак любви, и она отдала ему колье с подвесками. Уходя, герцог Бекингем сказал королеве очень красивые слова: «Я вас покидаю, но вы всегда со мной».

– Как грустно, – вздохнула Констанция.

Д’Артаньян сказал мечтательно:

– Конечно, вы правы! Она должна была его поцеловать.

– Я такого не говорила, – возмутилась Констанция. – Жизнь королевы не принадлежит ей, вы знаете об этом? Она принадлежит Франции!

Гасконец наклонился к девушке и почувствовал ее дыхание у себя на щеке.

– Знаю. Хорошо, что вы не королева… Констанция… Я вижу, что тронул ваше сердце… Вы покраснели.

– Нет!

– Да, – настаивал д’Артаньян, которому очень нравилось ее поддразнивать.

– Если я и покраснела, то из скромности! Из-за ваших комплиментов и взглядов, – заявила она.

Молодой человек расхохотался.

– Я вам не верю.

Он обласкал ее с головы до ног нежным взглядом и, сказав «Спокойной ночи, Констанция!», двинулся по двору.

Веселый голосок окликнул его:

– Лестница с другой стороны!

– Я знаю, – соврал д’Артаньян и гордо развернулся на каблуках в противоположном направлении.

Даже влюбленный мушкетер никогда не уронит свое достоинство.

Глава X

Походка человека говорит о состоянии его души – по шагам легко понять, решителен он или нетерпелив, ленится, устал, огорчен, а может, в любовном ожидании.

Или в гневе.

В это утро король Людовик XIII шел по коридорам дворца так, словно его сопровождал грозовой ветер. Все, кто попадался ему на пути, вжимались в стену, надеясь с ней слиться.

Обычно при дворе французского короля каждый стремился быть замеченным государем, но наступал день, когда всем хотелось стать невидимками.

В покоях Анны Австрийской фрейлины и горничные завершали туалет королевы. Констанция пудрила плечи, вторая камеристка застегивала корсаж из плотного шелка с золотыми арабесками. Внезапно дверь распахнулась, и бурей влетел король, топча сапогами паркет. Можно подумать, он отправлялся на войну. Королева встревоженно обернулась. Камеристки, присев в низком реверансе, поспешно покинули комнату. «Будет гроза», – подумали они. Пережидать громы и молнии лучше в надежном убежище.

– С кем вы виделись вчера в аббатстве Валь-де-Грас? – спросил Людовик без околичностей.

Королева предчувствовала, что придется пережить нечто подобное, и всеми силами старалась сохранить безмятежное спокойствие.

– Я виделась с аббатом Арну. Но…

– А может, с герцогом Бекингемом в сутане?

– О чем вы? – спросила королева, побледнев.

– О том же, о чем говорит весь Париж!

Король бросил перед женой мятый листок, который до этого сжимал в кулаке: карикатуру с обнявшимися королевой и Бекингемом.

Ришелье с утра вручил ее королю. А ведь Людовик готов был помиловать Атоса, мушкетера, которого обвиняли в убийстве, чтобы доставить удовольствие Анне…

У Людовика перед глазами стояла утренняя сцена, раскаляя его ярость добела.

– Я хочу поговорить с вами, ваше преосвященство.

– Я тоже, сир.

– Капитан де Тревиль вчера и королева сегодня утром умоляли меня помиловать шевалье Атоса…

– Боюсь, Ваше Величество, вам не сообщили всех подробностей этой истории. Следствие обнаружило, что убитой была графиня Изабель де Валькур. Замять это преступление – значит, создать прецедент.

– Действительно, неприятно. Мне это крайне неприятно.

– Боюсь, сир, это не единственная плохая новость. Мне придется коснуться весьма щекотливой темы… Весь Париж говорит о королеве и герцоге Бекингеме. Я уверен, королева не злоумышляет ни против короля, ни против собственной чести. Но вот, что мои люди только что сорвали со стены городского дома.

Анна Австрийская взяла листок двумя пальцами, взглянула и отбросила с отвращением.

– Уж не кардинал ли вручил вам эту гнусность? – спросила она.

– Не имеет значения. Вы не ответили на мой вопрос, мадам.

– Значит, он. И в чем же меня обвиняет подколодный змей?

– В том, что вы подарили бриллиантовые подвески англичанину в знак любви, – произнес король, стиснув зубы.