Три мужа для Кизи

Когда мы встретились у реки, я не видела снизу их тележку с поклажей. А когда уже поднялась наверх, мне стало не до того, чтобы разглядывать, что там было у музыкантов с собою. Да и те проклятые кшатрии вскоре уже появились. Но теперь я лежала в родном доме и, может статься, последний день была в нём или один из последних. Впрочем, пока лежала, могла присмотреться и к музыканту, и к его инструменту. Тем более, он никуда не торопился.

Камень 11-ый

Перевернувшись на бок и подперев голову рукой, с любопытством присмотрелась к инструменту. Лежать было больно, но так зато видно, на чём собрался играть Мохан.

Тёмный инструмент. Длинная палка, концы которой завитками изгибаются кверху, да ещё и вырезаны в форме драконов. Над палкой идут семь струн. Под палкой огромные… кажется, это тыквы? Высушенные и покрашенные в тёмный цвет?

Мохан сел, скрестив ноги, так, что они оказались между тыкв-подставок. Или… предназначение их было в чём-то ещё, не только, чтоб поддерживали инструмент?..

– Они сделаны для того, чтобы звук был лучше, – пояснил юноша, увидев, что я слишком пристально разглядываю левый из огромных тёмных предметов. – Из тыкв высушенных. Полые внутри. Хотя вина в целом выглядит громоздкой, это не совсем так.

Объяснив, прикрыл глаза. Правая рука легла слева от доски, там, где струны почти кончались, а левая ладонь – где-то около середины.

Какое-то время Мохан сидел, прикрыв веки, то ли прислушавшись звукам, идущим из деревни, то ли к внутренним своим ощущениям. Потом легонько тронул струны.

Звонкий громкий звук. И дребезжащий глухой. Осторожные быстрые касания пальцами по струнам.

Замерев, он посидел так немного. Ласково погладил инструмент по доске снизу, под струнами. Положил левую руку на струны около середины, а правую у конца. Снова коснулся струн. Чуть погодя, когда звуки стали ещё сочнее, юноша запел:

Шива, Шива, Шива, Шива, Шива, Шива, Шива, Шива! Шива, благоволящий! О, Всевышний йог, бог богов! О, Всевышний йог, бог богов! Шива, Благоволящий! Шива, Всемогущий! Шива всемогущий!

Воспев имя бога, немного перебирал струны, лёгкими, быстрыми касаниями. Потом ритм замедлился. И Мохан просто пел звуки, растягивая их, всё так же не глядя на мир:

– Рее… наа… реее… реееееенааа… рееетааанаааа…

Звонкие громкие, но осторожные звуки. Чуть дребезжащие звуки. И его звонкий голос, которым музыкант повторял похожие звуки:

– Реее… наааа… ри…

Потом звуки ускорились и голос его тоже, стал проговаривать быстро, чётко:

– Реена…ру нам… ри ри ра ри наа… нум нум… на на на нум нум.. ри… ри ра на на нам ри ра… на на нум нум…

Звуки, так похожие на звучание струн под его пальцами.

Несколько мгновений он играл уже молча. Потом всё же посмотрел на струны. Миг задумчивости. Застыли пальцы на струнах. А потом снова сорвались, заставляя трепетать нити под ними. Осторожные движения. Резкие движения. Быстро-быстро перебирая струны. Быстрая череда звонких звуков. И глуховатые дребезжащие.

Мохан не смотрел на меня. Он как будто уже забыл совсем о моём существовании и о том, что я была в этом же доме, где он сидел сейчас. А потом музыкант опять запел:

Оум…

Первым проявлением Брахмана стала песня.

Оум – песня и музыка, породившая вселенную.

Из этой дивной, божественной музыки,

Воды, напоившей всю Вселенную,

Огня, согревающего всё теплом,

Воздуха, без которого всё задыхается,

Рождена наша жизнь.

Без музыки всё несовершенно.

Без музыки не смогут жить ни боги, ни люди.

Вся песня природы – одна долгая музыка.

Без музыки всё несовершенно.

Долго-долго быстро перебирал струны и легко-легко. Откуда-то вдруг пошёл звон в такт его игре. Звенели с разных сторон от дома. Много-много звона. Но в доме других инструментов не было! Разве что…

Села, забыв о боли. И увидела в окно, да в занавесь у входа, которую как раз задрал ветер, что у дома собирались девушки и женщины нашей деревни. И они начинали кружиться, так, что юбки их развевались вокруг их ног. И они начинали притоптывать ногами, так, что звенели одетые на них браслеты. А ещё они водили руками вслед за плывучими размеренными звуками – и от того, как наталкивались друг на друга многочисленные тонкие браслеты на их запястьях, стеклянные, золотые, от этого рождался звон. И, хотя браслеты были разные, однако же все женщины начинали подстраиваться под ритм игры Мохана – и звон их ножных браслетов и браслетов на запястьях сливался вместе. Их многочисленные браслеты звучали будто новый инструмент. Эта музыка… она проникала прямо в душу, и от неё не хотелось заслоняться.

Проиграв какое-то время, дав звучанию струн слиться со звоном браслетов женщин и девушек, юноша напел:

Из звука Оум родились семь нот.

Все семь нот пронизывают Вселенную,

Играя и на наших душах

По невидимым струнам,

Распространяя блаженство повсюду.

Времена года, цветы, сила и пестрота животных –

Всё лишается красоты без музыки.

Без музыки всё несовершенно.

Без музыки всё несовершенно.

Оум – это начало каждой молитвы.

Мантры украшает музыка.

Мантры – музыка моего сердца.

Без музыки всё несовершенно.

Без музыки всё несовершенно.