Три напрасных года

Иман-1 — так раньше называлась эта узловая станция, а нынче — город Дальнереченск. Две створки ворот с адмиралтейскими якорями из жести распахнулись, впуская нас на территорию части, и закрылись. Как символично! Если бы мы прошли через КПП, такого зрительного эффекта не было.

Лейтенант Берсенёв построил нас в шеренгу перед штабом и вошёл. Дождик накрапывал. С козырька перед штабной дверью лил ручьём. Кавторанга сунулся было к нам поближе (мне показалось, даже руку для рукопожатий нацелил), но попал под поток, втянул голову в плечи и вернулся на крыльцо. Из-под козырька представился:

— Начальник политотдела пятнадцатой отдельной бригады сторожевых кораблей и катеров капитан второго ранга Крохалёв Павел Евгеньевич.

Поздравил нас, новобранцев, с прибытием к месту службы. Сейчас посмотрят наши личные дела и быстренько оформят назначение. А он пойдёт и ускорит. И ушёл. Мы стоим под дождём — не сильным, но нудным, достаточным, чтобы считать себя промокшим до нитки. Мичман какой-то остановился и стал разглядывать нас, как зверей в зоопарке — только что палец в рот не сунул. Проходящий мимо матрос так лихо козырнул, что локтем сбил с него фуражку. В три движения он поймал её у самой земли, водрузил на голову и сказал:

— А вы чего здесь мокните? Идёмте в роту.

И привёл нас в зелёный барак — жилое помещение роты берегового обеспечения. Бербаза, проще говоря. Ещё их в глаза называют шакалами. И справедливо в этом я скоро сам убедился. Примчался офицерик в защитном плаще, всех забрал, оставил нас с Лёхой Шлыковым — мы, оказывается, ещё не доехали до своего места службы, нам надо сидеть и ждать команды. Я не расстроился — дело привычное. Лёха засуетился:

— Зё, я пойду на разведку.

Иные сокращают известное «земляк» до «зёма» — Шлык пошёл дальше. Он ещё в пути пытал Берсенева — что да как. Лёха хочет выдвинуться в лидеры, старшины, командиры. Да пусть себе. Мне надо переодеться. В роте дневальный у тумбочки, какой-то старшина с двумя соплями на плече полулежал на кровати, лениво пощипывая гитару. Должно быть, дежурный.

Достал из вещмешка тельник с начёсом, раскинул на кровати перед собой и начал стягивать сырую форму. Зацепил галанку с тельником, тяну через голову — не тянется. В исходное положение тоже не хотят возвращаться. Разделил их кое-как и выбрался из галанки. Думаю, не больше минуты была голова в потёмках одежд, гляжу — нет тельника с начёсом. Лежал передо мной на кровати, а теперь нет. Дневальный у тумбочки, дежурный в том же положении. Кто ноги приделал? До дневального далеко — явно не он. Тогда этот — сопленосец. Смотрю на старшину в упор. А он пронзительно голубыми глазками хлоп-хлоп. Положение наидурацкое — не знаю, что предпринять. И тельника жалко, и обидно — как пацана раздели за одну минуту. Не ожидал совсем, чтобы моряки такими делами занимались. Что же делать? Идти кровати потрошить — куда-то же эта гнида спрятала его. Самого за шкварник взять?

— Слышь, — говорю, — тельник отдай…

Он — сама невинность.

— Какой тельник?

— С начёсом. Он вот здесь лежал, и ты видел, кто ему ноги пристроил, если не сам взял.

— Что? — дежурный шакалов поднимается, медленно-медленно кладёт гитару, ремень поправляет, на котором болтается штык-нож, и ко мне направляется.

Тут Лёха Шлыков врывается:

— Зё, одевайся. Нас баржа у причала ждёт, а ещё надо паёк получить.

Я одеваюсь, подходит голубоглазый дежурный шакалов.

— Что ты сказал? Повтори.

Он был немного повыше, но уже меня в плечах.

— Запомни, старшина, я таких обид не прощаю. И, Бог даст, свидимся ещё.

— Я тебя запомню, — сказал мне дежурный по роте берегового обеспечения.

Суетливость Шлыкова обернулась для нас не лучшим образом. На продовольственном складе откровенно надули — двоим на двое суток выдали булку хлеба, по щепотке чая с сахаром и банку тушенки. Я бы это съел за один присест, а чай выкинул.

Притопали на пирс, по трапу поднялись на самоходную баржу, представились мичману. Сходню тут же подняли, и посудина, приняв концы, отвалила. Идём вниз по Иману, курс на Уссури. Пару-тройку поворотов — и вот она, легендарная река. Навстречу, вздымая белые буруны, несётся «Шмель» — броненосец проекта 1204. Все броняшки опущены, и очень задиристо смотрится отнятая у танка башня с пушкой. Из недр плоскодонного чудовища несётся рык.

— Эй, на барже, принять к берегу.

Мы стопорнули дизель и ткнулись в кустарниковые заросли. На стремнине замер красавец «Шмель», чуть подрабатывая винтами. Весь, как ёжик иголками, утыканный стволами.

По нашему следу примчался «Аист» — привалил к борту. Штабной офицерик, высунувшись в люк рубки, орёт в мегафон:

— Куда вас черти понесли без документов?!

Ах, Лёха, Лёха — как с тобою плохо. Суета, в народе говорят, до добра не доводит. Я вот тельника лишился. Хотя, при чём здесь Шлык? Сам виноват — с шакалами надо ухо держать востро. Но как обидно.

Лёха принял документы и командование надо мной.

— Так, зе, давай перекусим.