Три напрасных года

Приколист был — пострадал, но не успокоился. О контр-адмирале я уже рассказывал. А вот свеженькое. Раздобыл столешницу, нас подучил, и стали мы прапоров от морской болезни лечить. На меньших по званию Кабанчик не разменивался, на старших побаивался. Целение происходило принародно в коридоре нашей казармы. Увидел Ершов начальника военного оркестра, потребовал:

— Иди сюда. Морской болезнью страдаешь? Сейчас излечим. Что значит не надо? Смирно! Встать на столешницу! Завяжите герою глаза. Ничего не бойся. Положи руки на плечи моряку. Поехали.

Когда Валера Коваленко завязал прапору глаза, я встал перед ним и пристроил его ладони себе на плечи. Саня Тарасенко с Нуриком приподняли столешницу сантиметров на пять, и стали её трясти и покачивать. А я в это время начал приседать.

— Эй, эй, — волновался прапор, — зачем вы меня поднимаете?

Я опустился до самого не могу, и сбросил ладони с погончиков.

— Э, куда задрали? — делал замечание Ершов. — Он ведь так потолок проткнёт.

Прапор немедленно втягивал бестолковку в плечи и опускался на четвереньки.

— Не солидно, не солидно, — ёрничал Кабанчик. — Не годятся такие во флот. Бросай его, ребята.

Парни начинали переворачивать столешницу. С диким воплем с пятисантиметровой высоты падал на пол самый главный дудило отряда. Публике это развлечение ужасно нравилось. Солдаты бегали по всему отряду, заманивая к нам знакомых прапоров. Да и те, однажды испытав красоту полёта в бездну, не хотели оставаться в одиночестве — тащили к нам своих друзей лечиться от морской болезни.

Через пару недель поток пациентов иссяк. Но Кабанчик был неистощим на выдумки. В чипке (отрядный киоск) продавали очень вкусные пирожки с повидлом. Ершов сидит на табурете в аппендиксе меж спортивных снарядов, ловит моряков:

— Иди сюда. Ты знаешь, что я окончил школу индийских йогов? Не знаешь? Не беда. Сейчас покажу самый простой фокус. Раздену тебя, в одном тельнике оставлю — и пальцем не коснусь. Не веришь? Тогда давай спорим на пирожки. Учитывая разницу доходов, ты два ставишь, а я десять. Нет, двадцать. Десять копеек против рубля, что я скажу индийское заклинание, и ты останешься в одном тельнике. По рукам? Ёк-макарёк! Сколько на тебе тельников? Один? А я что говорил? Шуруй за пирожками.

Один пирожок Кабанчик съедал, другой возвращал проигравшему пари. Оба оставались довольными. Я решил подыграть индийскому факиру. В конце февраля подъехала молодёжь из Анапы — смена дембелям. Самой одиозной личностью первогодков был наш метрист, замена Цындракову. Он обошёл всю группу, каждому пожал руку и представился:

— Толя Мыняйло с пид Львива.

— Придурок какой-то, — посетовал Цилиндрик, но ошибся.

Хохол Меняйло был хитрющей бестией. Его невозможно было заставить что-то сделать. Он понимал приказ с полуслова, кидался на исполнение, как кость на собаку, и болтал, болтал без умолку — о том, как он рад безмерно, что это дело поручили именно ему. Суетился, что-то делал, а результата не было никогда… Вот Цилиндрик и решил — придурок. На самом деле то была уловка сачка. И действовала — его вскорости перестали посылать за сигаретами в чипок, да и вообще что-то поручать, о чём-то просить. Даже гнали подальше от работы — иди, иди, без тебя управимся. Чтоб только не надоедал своей невозмутимой болтовней. Вот этого Мыняйлу я и отправил на глаза замполиту, предварительно приказав надеть под галанку второй тельник. В результате — кулёк с двадцатью пирожками на замполитовы деньги хохол сам принёс. Ну и посмеялись, конечно.

— Евреи плакали, когда хохлы на свет родились, — сокрушался Ершов.

Кстати, о молодом пополнении. Мотористом на наш корвет, взамен уходящему на дембель Сосненко, определили Мишку Самохвалова. Родом он был из Куйбышева, с улицы имени Очистных Сооружений. Поначалу думал — прикалывается. Потом увидел обратный адрес на конверте, понял — бывает. Парень был хоть куда — и приколоться-посмеяться, и поработать от души. После школы на гражданке автослесарем трудился. Собрал Белов, наш флагманский механ, всех мотылей, — кроме дембелей, конечно — усадил в ГАЗ-66, повёз на мыс Белоглиненный. Задача — установить запорный кран на новой топливной цистерне. Чтоб мы могли здесь заправляться, рядом с границей, а не бегать каждый раз в базу. Но для установки крана, надо было нарезать резьбу на патрубке 157-ой трубы. Представляете? Ничего Вы не представляете. Цистерна установлена с наклоном к берегу, чтоб соляра самотёком…. И патрубок под углом. Лерка — железяка такая с резцами — полметра в диаметре, тяжелющая. Никак не хочет резать резьбу — срывается. Измочалили входной торец патрубка и плюнули — не по силам задача. Стёпка к погранцам на ПТН (пост технического наблюдения) уехал. Механ за ним пошёл. Ребята костерок развели. Я Мишку мучаю, от цистерны не отпускаю.

— Ты же автослесарь — придумай что-нибудь.

— Здесь сила нужна, начальник, а голова без толку.

— Ну, не скажи. Давай от обратного — если гора не идёт к Магомету, что делает последний…? Ты главное скажи — трубу окончательно не загубим?

— Да что с ней сотворится? Давай попробуем.