Три недели из жизни лепилы

Поначалу мы квасили в его подвальной рок-студии, которая располагалась неподалеку от моих апартаментов. И вскоре опустошили хозяйские погреба и бутылки, привезенные мною на продажу. Потом зачастили в пиццерию напротив. К пицце там давали хороший сушняк.

Как-то раз к нам прицепился местный наци, за свои сорок с небольшим раздувшийся от пива до неимоверных размеров. Почуял русский дух.

Генрих рванул рубаху. Совершенно не владея языком, я умудрился предотвратить кровопролитие, но настроение было подпорчено.

Реванш мы взяли чуть позже.

Генрих коллекционирует советскую военную атрибутику. Скупает все ремни, брюки, гимнастерки, фуражки и сапоги, которые наши вояки (или их дистрибьюторы) притаскивают на «блошиный» рынок.

Мы втроем со Щукиным, как могли, подобрали приличествующие солдатам советской армии аксессуары, облачились в них и на Щукинском «Ауди» отправились в Заксенхаузен. В первом попавшемся кабаке собрали внушительную аудиторию зевак. Поплакались от души: зарплата маленькая, жизнь дорогая, выпить хочется, на родину возвращаться — не очень. То есть плакались мы со Щукиным, а Генрих переводил на ломаный немецкий.

Рассказ о безбабье в части (если не считать толстой поварихи бабы Насти) вышиб самую крупную слезу. Нас напоили, накормили, не взяли ни гроша. Проводили до машины.

Мы чуть не «засыпались», когда садились в «Ауди» с детским сиденьем.

Положение спас Генрих, который сообщил провожавшим нас буршам, что баба Настя недавно родила. Вот только не знаем от кого — будет сын полка.

На обратном пути Щукин поведал, как в Баварии немецкие студенты русского происхождения решили подзаработать и подрядились статистами в кино о финале Второй Мировой. В перерыве между дублями, не снимая советской формы, походным строем и с песнями отправились в соседнюю деревню. В деревне кто-то скомандовал «вольно». Колонна распалась. Кто-то заприметил гаштет и пошел за сигаретами. Пока нашаривал мелочь в карманах гимнастерки, из окошка вылетела пачка «Мальборо». Ставни захлопнулись. Дед на инвалидной коляске крикнул по-русски: «Да здравствует великая Советская Армия!» и скрылся за углом. Улица опустела…

Мы покатывались со смеху. Не заметили, как выехали на перекрестке за черту. Справа в полуметре над землей щелкнула вспышка. Вот они какие — мало им таймеров на автостоянках, еще камер с фотоэлементами понаставили — фиксируют номера нарушителей.

Щукин сдал назад. Чуть не стукнул сверкающий сталью и перламутром джип. Облегченно вздохнул. Три последовательных снимка «на память» обошлись бы ему в сто пятьдесят марок. Квитанции потом присылают по почте.

* * *

Четыреста граммов ликера по Склифосовскому-Куранову закончились очень быстро. Андрон вздохнул и принес «шакаловки».

Еще одно гениальное изобретение Куранова, обогатившее русский устный сразу тремя терминами.

С помощью шакалки — двадцатиграммового пластикового шприца с надежно закрепленным длинным катетером на конце — «шакалят», то есть воруют спирт из процедурных кабинетов, перевязочных, операционных — отовсюду, где нет амбарного замка на двери и лишних глаз. Отовсюду, где приходится бывать по долгу службы.

Затем продукт сливают в банку, которая хранится в укромном месте, обычно в шкафчике. Теоретически за год набегает количество, достаточное для частичной оплаты ремонта квартиры или машины. Или для потенцирования отпуска. В банке Андрона уровень никогда не превышает двухсотграммовой отметки.

Я присматривался к Лене и все больше склонялся к мысли, что нет ничего невозможного. Пурква бы и не па? Можно. Нужно.

Мои размышления прервал возмущенный вопль Зои за стенкой. К этому времени я уже восстановил душевное равновесие, поэтому смело ринулся в бой. «Боевая слава» наложил кучу в умывальник. Совсем как в «Тропике рака», только там фигурировало биде в куда более приятном заведении.

Я воздержался от «тейши» в лоб — все-таки после нейрохиругической операции. Лихим захватом бросил дедка на койку.

— Фиксировать! Пятьдесят аминазина в мышцу.

Позвонили из «нефрологии». Опять претензии. Видите ли, в истории переведенного от нас больного нашли неподклеенный лист с посмертным эпикризом. В заполненном листке отсутствовали только дата и время летального исхода. Система известная — Теобальт Адольфович научно организует свой труд.

Я посоветовал коллегам внимательно читать истории болезни при переводе, а не в одиннадцать вечера. И обращаться по всем вопросам к заведующему. Утром — сейчас много работы.

Они еще будут учить нас деонтологии!

* * *

Посещение дорогой сауны произвело на меня неизгладимое впечатление. Дорогой для многосемейных, негров и «совков» — двадцать марок.

Есть и дешевле, но без того кайфа. Слово «сауна» использую, потому, что в великом и могучем более точное определение отсутствует.