Три недели покоя

— Спасибо за компанию! — улыбнулся Владимир Ильич.

Как недостаёт Нади, особенно в это чудесное утро!

В Шушенской ссылке были две полосы: до приезда Нади и после. До: работа, чтение, письма из дому, изредка встречи с соседями по ссылке — Кржижановским, Старковым, беседы с крестьянами, снова письменный стол, одиночество и ожидание. После: та же работа и счастье, оттого что рядом она.

Однажды они пошли побродить по окрестностям Шушенского. Выдался жаркий день мая, как сейчас в Пскове. Владимир Ильич прихватил бурнус и платок Надежды Константиновны.

— Эк вы навьючились! Ни тучки на небе, — удивилась Елизавета Васильевна.

Она была смешлива и постоянно подшучивала над Владимиром Ильичем, считая его человеком, не приспособленным к быту.

Может быть, так. Но что касается бурнуса, дорогая Елизавета Васильевна, надо знать непостоянство сибирского климата! В полчаса навалится с севера ветер, сам Ледовитый океан подует холодным дыханием, — глядишь, а вместо носа сосулька.

— Ох уж ваша Сибирь!

Надина мать называла его старожилом села «Шу-шу-шу». Большого волостного села, растянувшегося версты на две по плоской низине. Хибары бедноты и переселенцев отодвинуты в проулки, где не просыхает грязь по колено, а на главной улице выстроились кулацкие избы, срубленные из пихтовых, железной прочности брёвен. Заборы дворов как крепостные стены. За заборами стонут журавли колодцев, хрипло гавкают цепные псы. Возле шинков в базарные дни пьяные драки.

А помещения для школы в Шушенском нет.

Владимиру Ильичу казалось: как ни старается Надя храбриться, её страшит с непривычки это угрюмое, глухое село.

Она вышла на улицу в беленькой кофточке, заплетя волосы в тугую толстую косу.

Шушенские бабы, пожалуй, осудят. Замужней женщине не полагается носить девичью косу.

Удивительно, до какой степени Надя равнодушна ко всякого рода условностям! Просто не понимает их. Как дитя!

Владимир Ильич засмеялся.

— Что? — спросила она, улыбнувшись в ответ.

Он вёл её к Шуше — неказистой речонке с низкими берегами, заросшими тальником, где водились дикие утки.

— Симпатичная речуха, ей-ей! — жизнерадостно говорил Владимир Ильич. — В давние времена на юге Енисейской губернии и здесь, при впадении Шуши в проток Енисея, жил народ динлины. Динлины и дали речушке имя «Шу-шу», что означает слияние двух вод. Не правда ли, славно?

Владимир Ильич без конца вспоминал местные бывальщины, придававшие поэтическую окраску неприветливым сибирским краям, где первое время чувствуешь себя всё-таки очень заброшенным, очень!

— Зато зимой, когда всё покроет снегами, засеребрится инеем тальник над Шушей.

Она остановилась, побледнев от волнения.

— Пусть рудники, вечная мерзлота, Северный полюс — нигде я не унывала бы вместе!

— В таком случае здесь-то уж и вовсе недурно! — воскликнул Владимир Ильич. — Здесь-то уж совсем хорошо! Особенно, когда забредёшь на такой необитаемый остров.

В самом деле, они попали на остров. Расшатанные лавы привели их через речонку на продолговатую луговину, вытянутую между «двумя водами» — Енисея и Шуши. Левый берег Енисея приподнялся, как бы обнося остров валом, а за ним, вдалеке, высились Саяны.

Обычно над Саянами клубился туман. Или, перевалившись через горные гребни, вдоль отрогов ползли сизые тучи, роняя по склонам клочья дымящихся облаков.

Или стояли недвижно, накрыв вечные ледники тяжёлыми шапками.

Сейчас словно раздвинуло занавес, и Саяны открылись от подошвы до вершин, облитых серебряным снегом.

— Как торжественны! — сказала Надя.

А цветы! Зелёный островок весь расцвечен кусточками крупных синевато-лиловых цветов, которые Надя приняла за тюльпаны, удивившись, что они запросто растут на лугу. А это всего-навсего обычные луговые цветы со смешным названием «пикульки». Владимир Ильич положил бурнус в траву и побежал рвать пикульки, что было не так-то легко, потому что их длинные стебли крепки, как проволока, а корни ушли вглубь, цепко ухватившись за землю. Он нарвал целый ворох пикулек, изрезав руки острыми, как осока, листьями.

Где вы увидите такое празднество красок, эту силищу жизни? Здесь в лесах растёт волшебный цветок марьин корень, в половину человеческого роста. У него алый венец с золотой сердцевиной. Он раскрывается, когда идёт коренная вода Да ведь вы, европейцы, не знаете, что такое коренная вода! Вы не знаете нрава Енисея! Он мчится, как необъезженный конь, падая с круч Саян, и, когда среди лета в горах тают снега, наступает второе половодье, вторая весна.

Надя обеими руками крепко прижимала к груди лиловый ворох пикулек. Владимир Ильич увидел в глазах её слёзы.

— Боюсь больших слов, — сквозь улыбку и слёзы заговорила она. — Не умею сказать, что чувствую. Не будем ничего скрывать друг от друга, что ни случись! В нашей жизни всё будет правда. Да? В работе, в жизни. Только правда! Во всём!..