Три недели покоя

Как ни спешил Владимир Ильич, окошки типографии Рау уже светились, все пришли раньше. Иосиф Блуменфельд работал у наборной кассы. Керосиновая лампа висела на железном крюке у него над головой, он сосредоточенно выбирал и вставлял в верстатку шрифт, даже не повернувшись, когда вошёл Владимир Ильич. Ученик Пауль Томас, сидя на корточках, затапливал круглую чугунную печь, дрова трещали, пламя плясало, качались по стенам тени от пламени, жаром тянуло из печки, в типографии было уютно, чувствовалось, что-то особенное связывает собравшихся здесь людей. Этим особенным было печатание «Искры».

— Heute ist wichtiger Tag, ein Feiertag — сказал Герман Pay. Он готовил бумагу для печатания на длинном дощатом столе. Бумага была папиросная, тонкая, ровнять и резать листы требовалось с большой аккуратностью.

— Сегодня важный и торжественный день, — подтвердил Владимир Ильич.

Скинул пальто, молча (чтобы не мешать) постоял возле Иосифа Блуменфельда.

— Теперь совсем уже скоро, — дружески кивнул наборщик.

«Хорошие люди, — мелькнуло у Владимира Ильича, — „Искру“ печатают хорошие люди!»

Скоро Блуменфельд разогнулся:

— Fertig![2]

Тяжело поднял раму с набором и перенёс к тискальному станку. Через две-три минуты Владимир Ильич нетерпеливо впился глазами в только что возникшие строчки.

— Ну? — спросил Герман Рау.

Но Владимир Ильич читал корректуру кропотливо и тщательно.

На дворе рассвело, в типографии погасили керосиновую лампу, наступил день, когда Герман Рау встал за станок печатать заключающие полосы «Искры», Повернул ручку, станок зашумел, валик обернулся вокруг оси, и готовый, ещё сырой лист сполз с машины.

Владимир Ильич держал в руках первый номер газеты. Самый первый. Полный первый номер «Искры». Несколько минут стоял молча. Сбывалось то, о чём он так много думал в ссылке, что готовил с таким трудом и надеждами!

— Пора думать, как будем отправлять в Россию, — сказал Блуменфельд, подходя. И подмигнул, потому что всё уже было обдумано.

Первую партию «Искры», когда тираж будет отпечатан, повезёт в Россию он, Блуменфельд. И, может быть, тот красивый молодой человек с открытым лицом и ослепительно белозубой улыбкой, который приезжал сюда однажды. Фамилия того человека Бауман. Сейчас он в Берлине, достаёт чемоданы с двойным дном.

— Наступает второй этап, не менее важный, — сказал Владимир Ильич. И представил: вот чемоданы с газетами прибывают в Россию. Там в городах, в заводских и фабричных центрах ждут агенты «Искры».

В Нижнем, в Пскове, Самаре, Казани, Смоленске, Москве, Петербурге Владимир Ильич мысленно обошёл все города, где перед отъездом за границу организовал и оставил агентов «Искры», и дошёл до Уфы. В Уфе Надя, Свидерский, Цюрупа Владимиру Ильичу вспомнился Юлдашбай, смуглый крепыш, с плоским лицом и диковатым огненным взглядом. «Юлдашбай наш, — уверенно подумал Владимир Ильич. — А Лиза?» Он вспомнил и Лизу, эту несмелую и испуганную девушку, оттого что знал из письма, что она ушла от жениха. Было ли это порывом, минутным отчаянием? Или это серьёзный уход в иную жизнь? Какая иная жизнь ожидает её? Скорее всего, станет учительницей.

В «Искре» печаталась заметка о положении народных учителей на Дальнем Востоке. О том, что учителя голодают, мёрзнут в жалких конурах. Учителей унижают. И не только на Дальнем Востоке учителя голодают и мёрзнут. Придётся всего этого Лизе хлебнуть и изведать. А дальше? «Искра» писала: «Идите в ряды революционной партии! В вашем положении есть много общего с положением городского пролетариата».

Лиза! Хватит ли твоих силёнок на этот следующий шаг, который полностью изменит всю твою судьбу? Не останавливайся на полдороге. Трудно? Страшно? Не страшись, иди, и ты найдёшь и узнаешь истинный смысл жизни. Владимир Ильич подумал словами из своей искринской статьи:

«Перед нами стоит во всей своей силе неприятельская крепость, из которой осыпают нас тучи ядер и пуль, уносящие лучших борцов. Мы должны взять эту крепость, и мы возьмём её, если все силы пробуждающегося пролетариата соединим со всеми силами русских революционеров в одну партию, к которой потянется всё, что есть в России живого и честного».

«Всё, что есть живого и честного», — повторил Владимир Ильич.

Герман Рау крутил ручку. Станок работал, ученик Пауль Томас подхватывал тонкие листы, на которых в правом верхнем углу было напечатано крупно: «Из искры возгорится пламя».