Три недели страха

— Он был в Нидерландах и Англии, посещая родственников, — ответил за него Морленд. — У Келли обширная семья, а кроме того, они просто путешествовали. Мы узнали об этом, — судья указал на нас, — только два месяца назад.

Гэрретт снова закатил глаза.

— Вы знали, что она беременна? — спросила у него Мелисса.

Гэрретт посмотрел на нее с полуулыбкой и пожал плечами, словно говоря: «Какая разница?»

Я склонился вперед, привлекая внимание Морленда.

— Речь не о вас, не о вашем сыне и не о нас. Речь об Энджелине и о том, что лучше для нее. — Попытка вставить клин между отцом и сыном.

Морленд ответил после долгой паузы:

— Согласен — речь о ребенке. Но ребенок часть моей семьи, нашей семьи, несмотря на поведение моего сына. Это наша кровь и наша ответственность, а не ваша. Мы должны исправить допущенную ошибку.

Позже я осознал, что за все время, проведенное в нашем доме, Морленд ни разу не сказал «Энджелина» — только «ребенок».

Я посмотрел на Гэрретта. Он игнорировал нас — его взгляд был устремлен на Мелиссу, которая на сей раз это заметила. Напряженность их взглядов словно сгустила атмосферу в комнате. Я не мог больше этого выносить.

— Гэрретт, — обратился к юноше я.

Никакой реакции.

— Гэрретт.

Медленно и презрительно он повернулся ко мне.

— Я должен задать вам вопрос.

Он поднял брови.

— Вы действительно хотите быть отцом? Действительно хотите круто изменить вашу жизнь? Вы сознаете, что за труд заботиться о ребенке и содержать его?

Морленд сразу же заговорил вместо сына.

— Ребенка будем воспитывать я и Келли. Она станет нашей внучкой и нашей дочерью. Гэрретт пойдет в колледж, чтобы стать адвокатом или врачом, а когда он женится и заимеет свой дом, то возьмет ребенка к себе.

— Я спросил Гэрретта, — напомнил я.

— Ему нечего вам ответить, — сказал Морленд с жаром в голосе. — Мы обсуждали это в нашей семье, и все будет именно так.

Гэрретт наблюдал за моей реакцией на слова его отца.

— А каково участие вашей жены? — спросила судью Мелисса. — Почему она не приехала с вами?

— Ей было неловко, — ответил Морленд, поджав губы.

— Она не хочет встречаться с нами? — В голосе Мелиссы звучала горечь.

Морленд покраснел и уставился на свои туфли.

— Она смущена.

Это звучало как ложь.

Он сменил тему.

— Я бы хотел посмотреть на ребенка.

— Она спит, — сказала Мелисса.

— Я не стану ее будить.

Мелисса с отчаянием поглядела на меня.

— Может быть, лучше не смотреть на нее сейчас, — сказал я.

— Я хочу знать, как она выглядит, — твердо заявил судья.

На целую минуту повисла пауза. Внутри у меня все горело, а ладони были сухими и холодными. Уверенность, которая была у меня в начале встречи, начала иссякать. Казалось, будто комната, где мы сидим, слегка наклонилась и стала незнакомой.

Мелисса вздохнула:

— Я отведу вас наверх.

— Ты уверена? — спросил я.

Мы уступили в чем-то? Я не знал. Может быть, Мелисса думала, что, если Морленд увидит Энджелину спящей в ее кроватке, он смягчится? В конце концов, дискуссия до сих пор была абстрактной. Картина, запечатлевшая спящего ребенка, могла помочь нам.

— Уверена, — ответила она.

Я повернулся к Гэрретту:

— Вы тоже хотите пойти?

Гэрретт покачал головой:

— Я бы хотел кока-колу или что-нибудь в этом роде. У вас есть кока-кола?

Он не хотел видеть дочь. Это ободрило меня. Пока Мелисса провожала Морленда вверх по лестнице, я пошел в кухню за напитком. Мелисса держала запас диетической кока-колы в глубине холодильника. Я наполнил стакан льдом из морозилки и отнес банку и стакан в гостиную. Гэрретт стоял у камина, глядя на фотографии нашей свадьбы, моих родителей на ранчо, семьи Мелиссы на их встрече прошлым летом в «Бродмуре» в Колорадо-Спрингс, новорожденной Энджелины на руках у Мелиссы.

По детскому монитору я слышал, как открылась дверь комнаты Энджелины.

Я передал банку и стакан Гэрретту, который молча взял банку. То, что он остался внизу, навело меня на мысль.

— В действительности вы не хотите быть отцом, не так ли?

— Не слишком хочу.

— Значит, все дело в вашем отце?

— У него свои идеи.

— Можете вы отговорить его?

— Не думаю.

— Но вы попытаетесь?

Гэрретт посмотрел на меня. Что-то в его глазах меня обеспокоило. Казалось, он видел во мне кого-то, кто не в силах его понять, и потому не стоящего объяснений.

— Просто подпишите бумаги, — сказал я. — Тогда ваши родители ничего не смогут сделать.

Он изобразил полуулыбку.

— Я сделаю для вас все, что смогу, если вы подпишете их, — убеждал я, понятия не имея, что могу для него сделать.

— Мой отец очень богат, — сказал он. — Я не нуждаюсь в вас.

— Можете нуждаться, если подпишете бумаги. — Я снова пытался вовлечь его в мужской разговор. — Послушайте, мы все совершаем ошибки. Никто из нас не совершенен. Поверьте, отцовство изменит вашу жизнь. Это хорошая вещь, но к нему нужно быть готовым. Вам от многого придется отказаться. Ваша жизнь больше не будет принадлежать вам. Вы потеряете вашу свободу. К тому же подписать бумаги — это будет справедливо, согласитесь.

Гэрретт кивнул, его глаза блестели. Он слушал меня и, казалось, хотел слушать еще. Но у меня крепло странное чувство, что он не столько поощряет, сколько подстрекает меня.