Три недели в Советском Союзе

После этого вступления, которое хоть как-то всё объясняло, Леонид Ильич стал делать съезду свой доклад. В зале дворца съездов были заняты все места, но сегодня состав делегатов выглядел довольно странно и странность эта заключалась в том, что первые девять рядов были заняты той публикой, которая раньше даже не мечтала попасть в этот зал. Первые три ряда были полностью заняты диссидентами, среди которых Сергей узнал немногих — опального академика Сахарова, на груди которого блестели все его награды, Солженицына, генерала Григоренко и ещё Владимира Буковского. Все остальные ему были неизвестны. Во втором эшелоне целых три ряда заняли священнослужители в своих праздничных одеяниях, включая бурятских и калмыцких лам в оранжевых тогах, а позади них сидели те, кто ещё недавно были в Советском Союзе чуть ли не изгоями — цеховики. Их лица, как и лица всех делегатов и гостей съезда, были полны радостного ожидания. Очень многие держали в руках большую, толстую книгу, которую вручали каждому желающему — «Социализм и предпринимательская деятельность».

От этого подарка отказывались лишь некоторые из священнослужителей, что было вполне понятно. Однако, никто не заглядывал тайком эту книгу. Внимание всех было приковано к трибуне, с которой Леонид Ильич докладывал всем, каким руководство КПСС видит отныне Советский Союз. Когда он сказал о том, что отныне в обиход жизни вводятся такие важные понятия, как свобода совести и вероисповедования, гласность в принятии партией всех решений и политическая дискуссия, как основа их правильности, зал разразился аплодисментами. Первыми буквально вскочили со своих кресел диссиденты и чинно поднялись священнослужители, которые принялись хлопать в ладоши. Кто-то громко закричал в самом центре зала:

— Да здравствует коммунистическая партия! Ура!

Его «Ура» было подхвачено тысячами людей и Сергею на миг показалось, что потолок вот-вот обвалится, но он тоже встал вместе со всеми и стал аплодировать. Леонид Ильич неодобрительно покрутил головой, поднял руку и когда все стихли, сказал:

— Хлопать в ладоши будем потом, товарищи, а сейчас нам нужно работать. Мы здесь собрались для дела. — После чего продолжил говорить спокойным, ровным голосом — Власть больше никогда не будет отгораживаться от народа высокой стеной своих указов и разговаривать с ним языком цитат, надёрганных из сочинений Ленина и Маркса. Современная жизнь ставит перед нами новые задачи и решать их должны мы, а не вожди коммунистического движения прежних лет. Поэтому мы заявляем не только о смягчении своих прежних идеологических воззрений, но и о радикальной смене экономического курса и вводим в повседневную жизнь такое понятие, как рыночная экономика и предпринимательская деятельность. Более того коммунистическая партия Советского Союза объявляет предпринимательскую деятельность высшей формой созидательного труда, а государство берёт её под свою особую защиту и опёку, обязуясь создавать советским предпринимателям наиболее комфортные условия для их труда на благо советского народа и обитателей всей планеты. Отныне мы уходим от рудиментов прошлого, когда предприниматель считался классовым врагом и не просто называем его трудящимся, а признаём его труд вершиной созидательной деятельности человека по той простой причине, что только благодаря таланту предпринимателя, его природной смётке, настойчивости и уму некое безликое изделие может быть превращено в товар, востребованный рынком и покупателями на нём, то есть всеми нами товарищи. Только с постижением этой истины можно понять, что общество действительно может быть бесклассовым, а точнее в нём будет только один единственный класс — трудящиеся.

Зал снова взорвался аплодисментами, но на этот раз они длились недолго. Доклад Брежнева продлился всего полтора часа, но и за это время он изложил все самые главные аспекты грядущих перемен. Как только он сказал: — «У меня всё, товарищи, можно переходить к прениям» — раздались бурные аплодисменты быстро переходящие в овацию, под грохот которой Леонид Ильич бодрой походкой спустился с трибуны, вернулся в президиум и сел между Юрием Владимировичем и Сергеем, которому он сказал что-то и указал пальцем на трибуну. Первым слово в прениях дали Солженицыну, который вышел на трибуну и глуховатым, взволнованным голосом сказал: