Три невыявленных тюркизма русского словаря (тюбяк, тюря, бандура)

Слово бандура, bandura как название специфического многострунного украинского музыкального инструмента известно в составе этнографической лексики почти всем современным славянским литературным языкам (укр., блр., рус., болг., с.‑хорв., словац., чеш.), причем оно справедливо рассматривается как миграционный (бродячий) термин, однако его славянским первоисточником считается по неправильной традиции польск. bandura, которое, вопреки всем трудностям фонетического плана, выводится из итал. pandura (← лат. ← греч.).

В 1923 г. попытку уточнить этимологию для славянского слова бандура предпринял шведский лингвист Ханнес Шёльд, который высказал предположение, что на русскую (великорусскую, и особенно малорусскую, а также белорусскую) почву этот бродячий музыкальный термин принесен казачеством с Кавказа, где его первоисточником следовало бы, по мнению X. Шёльда, считать груз. пандури с придыхательным начальным согласным п‑ (ph‑)[23]. Однако эти соображения не могут быть приняты, прежде всего, по фонетическим причинам: сам X. Шёльд не смог привести ни одного случая, когда придыхательный глухой подменялся бы при заимствовании звонким согласным в плане субституции.

Вместе с тем, можно принять за основу общее направление поисков источника для славянских слов на Востоке. Здесь следует вспомнить нехарактерность глухого анлаутного п‑ и полное господство б‑ (или м‑) для большинства тюркских языков. Особенно ярко эта черта проявляется в современном башкирском языке, где в заимствованиях начальный согласный п‑ регулярно заменяется звонким б‑ (или в диалектах оглушенным — media lenis — б‑)[24]. На основании ударения в восточнославянском слове банду́ра можно думать, что в основу его легла тюркская форма бандур, соотносимая не с греческим πανδοῦρα (поскольку в таком случае в слове бандура мы имели бы ударение на последнем слоге), а с аланской формой типа дигорской fændur. Последнее весьма вероятно, поскольку для аланского языка Северного Причерноморья характерны черты, объединяющие его именно с дигорским наречием (западным и северным) осетинского языка[25]. Конечный гласный в термине бандура легко объясняется как результат морфологической адаптации слова на славянской почве путем включения этого слова в число существительных женского рода, причем этот конечный гласный обычно не перетягивает на себя ударения[26].

Следует, однако, учесть, что заимствование украинским языком слова бандура имело место не из современных тюркских языков, которые такого слова совершенно не знают[27], а из старых языков, где сохранялась огубленность гласных непервого слога при неогубленности вокализма первого слога. Судя по личному половецкому имени Алтунопа, зафиксированному в «Повести временных лет» под 1103 г., таким свойством вокализма непервого слога после начального слога с неогубленным гласным обладал и половецкий язык (ср. алтун ‛золото’ при алтын в подавляющем большинстве современных тюркских языков). В половецких документах XVI в. из Каменца-Подольского, написанных армянской графикой, уже отмечается колебание алтун ~ алтын[28], что заставляет предполагать заимствование не позже этого времени. Кстати, в этих же документах встречаются и следы старого озвончения начального глухого согласного п‑ в славянских проникновениях в этот язык типа базват, бозват, боставлені наряду с более близкими к славянскому первоисточнику позват, поставені, поставліну. Следовательно, можно предполагать в качестве источника укр. бандура половецкий язык. С другой стороны, еще X. Шёльд отмечал, что на славянской почве музыкальный термин бандура не может быть очень старым, поскольку в начальном слоге не образовался носовой гласный ǫ (→ у), что было характерно для более старых заимствований (до X в.)[29].

Отсутствие слова бандура или его следов в современных тюркских языках и письменных памятниках тюркских народов, скорее всего, говорит о том, что это бродячее слово было ограниченно распространено лишь исключительно в тюркских языках Северного Причерноморья, но впоследствии было утрачено и этими языками. Примеры бесследного исчезновения из тюркских языков отдельных слов при их сохранении в языках соседних народов довольно многочисленны. Можно ограничиться в качестве примера названием боевой лошади крымских татар бахмат (из сочетания бақма ‛домашний, ухоженный’ + ат ‛лошадь’), которое было широко употребительно в Северном Причерноморье, даже засвидетельствовано С. Герберштейном (XVI в.) и Г. Бопланом (XVII в.) как татарское слово, но современным тюркским языкам оно совершенно неизвестно[30].