Три ночи с повесой

Они остановились перед картиной, на которой была изображена молодая мать, купающая ребенка. Джулиан невольно удивился, как она затесалась в галерею, предназначенную исключительно «для джентльменов», ведь в ней не было никакого намека на эротику — чисто бытовой, даже на редкость целомудренный сюжет. Художник изобразил их перед камином, малыш весело плескался в ванночке, а мать, опустившись возле него на колени, с любовью наблюдала за ним. Распущенные волосы рассыпались по плечам — она склонилась к голенькому малышу, чтобы намылить ему спинку. На молодой матери не было ничего, кроме тонкой рубашки — мокрое полотно прилипло к телу, обрисовывая пышную грудь и изящно округленные бедра. Поражало искусство, с которым художнику удалось передать на полотне нежно розовеющую плоть, просвечивающую сквозь влажную ткань сорочки.

— Кто автор этой картины? — неожиданно спросила Лили.

— Некий Конрад Марли, — почтительно ответил владелец галереи.

Лили, сдвинув брови, снова принялась разглядывать картину.

Джулиан, тронув ее за руку, вопросительно поднял брови.

Лили, смутившись, покосилась на маячившего за спиной хозяина.

— Произнеси по буквам, — знаками попросила она.

Джулиан улыбнулся. Взяв руку жены, он почтительно поднес ее к губам, не обращая внимания на удивленный взгляд хозяина. Бедняге никогда не понять значения скромной победы, которую ему только что удалось одержать.

Они с Лили часами практиковались, переговариваясь на языке жестов, но впервые она рискнула прибегнуть к нему при посторонних. Джулиан догадывался, почему она стеснялась делать это на людях. Во-первых, это было бы попросту невежливо — учитывая, что присутствующие ничего бы не поняли. Лили никогда бы не прибегла к языку жестов, будь они в компании друзей. А вот при слугах или в присутствии кучера — другое дело. Впрочем, Лили все равно стеснялась.

Джулиан понимал, сколько мужества для этого требуется.

Слава Богу, с Лили никто не посмеет обращаться так, как всю жизнь обращались с его матерью. Она богата и по рождению принадлежит к самой высшей знати — ни одному лавочнику и в голову не придет захлопнуть дверь у нее перед носом. Уличные попрошайки не посмеют выкрикивать ей вслед оскорбления. И тем не менее даже Лили приходится мириться с тем, что люди брезгливо сторонятся ее. Достаточно вспомнить тетку Беатрис, эту мерзкую ханжу.

Но сейчас Лили, фигурально выражаясь, послала к черту все ее мерзкие наставления, обратившись к нему на языке жестов. Даже если это заставляло окружающих чувствовать себя неловко.

Джулиан повторил фамилию художника по буквам, тщательно выговаривая их одну за другой, чтобы Лили было легче понять.

— Мистер? — уточнила она.

Джулиан кивком головы подтвердил, что да, речь идет о мужчине.

Лили повнимательнее присмотрелась к картине.

— Нет. — Она со вздохом покачала головой. — Эту картину писала женщина. Готова поспорить на что угодно, что это так.

— Откуда такая уверенность?

Лили кивком головы указала на пухлую, в перевязочках, детскую ручку.

— Посмотри, как натурально выгладит рука малыша. У мужчины так не получилось бы — у них дети всегда выходят либо слишком тощие, либо, наоборот, слишком толстые.

Джулиан озадаченно уставился на жену.

— Кажется, я догадываюсь, что ты имеешь в виду, — задумчиво протянул он. Все дамы из общества худо-бедно умели обращаться с кистью, поскольку в детстве брали уроки рисования. Однако если художница хотела добиться признания, — чтобы ее картины воспринимали всерьез и платили за них хорошие деньги, — ей пришлось бы назваться мужским именем.

Лили, задумчиво склонив набок голову, продолжала разглядывать полотно. Джулиан уже решил, что непременно купит его, раз оно так понравилось Лили. Оставалось решить, что лучше — купить его прямо сейчас или вернуться попозже и сделать Лили сюрприз.

Он еще ломал над этим голову, когда Лили вдруг преподнесла сюрприз ему.

— Мне кажется, я беременна, — воспользовавшись языком жестов, сообщила она.

У Джулиана перехватило дыхание. Мысли замерли. Сердце остановилось. Потом сердце ударило, как электрическим разрядом, и оно рванулось галопом. А мысли так и не догнали его, остались позади, в оцепенении и безмолвии. Привычный мир, в котором он жил, вдруг словно съежился до размеров картины.

Ощущение было такое, словно кто-то невидимый, но могущественный, коснувшись его, разом заставил Джулиана уменьшиться в размерах, после чего поместил его в рамку. Удивительнее всего было то, что это нисколько его не стесняло и вообще не причиняло ни малейшего неудобства. Скорее наоборот — позволяло расставить все по своим местам. Он как будто увидел себя со стороны — вернее, их с Лили и их будущего ребенка. А весь остальной мир, то, что оставалось за пределами рамы, вдруг словно подернулся дымкой, сделавшись зыбким, расплывчатым и совершенно не важным.

От волнения лишившись речи, Джулиан незаметно обнял жену за талию.

Лили чуть заметно порозовела. А потом вдруг улыбнулась, и на щеках ее запрыгали ямочки.

— Я пока не уверена, — чуть слышно прошептала она.