Три плова

— Совсем давно, — ответила она, — я его не видала. И папа тоже не видал главного монаха.

Слова «мама» Сафура не произносила. Мать девочки умерла, должно быть, давно, и Сафура ее не помнила. Я спросил, ходит ли она в школу. Девочка ответила, что еще не ходит.

— Здесь теперь другой сторож будет, — сказала Сафура.— Папа в Лок-Батан пойдет работать. Папа говорил, я тоже пойду с ним в Лок-Ба-тан... — Вдруг Сафура жалобно попросила: — Дядя, нагнись!

Я нагнулся. Сафура бережно сняла с моего плеча божью коровку; она подула насекомому в крылышки.

Продолжая показывать мне храм, Сафура ловила на ходу жуков, стрекоз, бабочек. Ей захотелось прокричать свое имя в колодец, откуда некогда извергался вечный огонь, то есть зажженный монахами газ. Они сделали из этого простого явления «чудо», а таких «чудес» на новых промыслах много. Бывает, что администрация промысла еще не подготовилась к приемке газа, то есть не соорудила газопровода. Как быть с газом, который поднялся из скважины вместе с нефтью и в мернике-резервуаре от нее отделился? Его приходится зажечь. И горят, горят день и ночь факелы, а люди поглядывают с укором: зря расходуется топливо. Храм огнепоклонников и был когда-то выстроен не знавшими наук людьми около такого факела. Это был обыкновенный выход подземного газа на поверхность. Теперь этот забытый храм опекал бакинский музей, и у потухшего «вечного огня» забавлялась Са-фура.

— А! О! Па-па! — кричала она в колодец.

Невнятно откликнулось эхо.

— Как тебя зовут, дядя?

— Семен Григорьевич.

Сафура снова уткнулась в колодец и крикнула:

— Сенон! Гегогара!..

Здесь, показывала она, жили в кельях двенадцать монахов. Они пришли из-за моря, молились огню и брали деньги за вход. Но потом вернулся с войны солдат. Солдат прогнал монахов и сам стал молиться огню и брать деньги за вход. А потом положили трубы, потушили огонь и назначили ее отца сторожем. Когда отец дома, он тоже берет деньги за вход. Сафура денег не берет — отец запрещает. Но ключ он оставляет дома. Сегодня приходила старая женщина в очках, она спросила, любит ли Сафура мандарины. Сафура сказала, что любит. Старая женщина в очках пошла на станцию и купила два мандарина...

Закончив осмотр храма, мы вышли за ворота. У Сафуры не ладилось с замком. Я помог ей закрыть храм огнепоклонников и спросил, что она еще любит, кроме мандаринов. Например, орехи?

— Орехи тоже, — сказала девочка.

Мы пошли на станцию, где я купил ей в ларьке полкило грамма грецких орехов. Затем мы попрощались:

— До свиданья, Сафура!

Она расхохоталась.

- Сеной Гегогара... — сказала она сквозь смех. — До свиданья, Сенон Гегогара!

Живя в Баку, я встречался с инженерами и техниками окрестных промыслов. Они заселили много домов около Парапета и Арменикенда. По утрам трамваи, электропоезда, «кукушки», автомобили и баркасы развозили их на Биби-Эйбат, Лок-Батан, Пута, Бухту Ильича, Балаханы, Сураханы и остров Артема. Многие, оказалось, знали Сафуру. Иные показывали ей при встрече язык — так просила Сафура. Играя в доктора, девочка всех находила больными. Сафуре было невдомек, что доктор может признать человека здоровым. Она забредала иногда и на промысел, особенно в дни, когда ее отец работал на желонке. Этот забытый инструмент, которым давно перестали добывать нефть, появлялся порой на каком-нибудь участке, если надо было прочистить скважину.

Сафура говорила и по-русски и по-азербайджански, даже немного по-осетински — на промысле было много масленщи-ков-осетин. Бывало, кто-нибудь из масленщиков поймает ее на ходу и сдерет, шутки ради, с ее худых плечиков искусно наброшенную черную шелковую ткань. Сафура разъярится, затопает ножками, трижды прокричит: «Пусти! Пусти! Пусти!» Затем стремительно умчится, снова закутываясь в свой легкий полушалок. Отец о ней порой тревожился. На промыслах.— ухабы и нефтяные ямы, поле пересекали рельсы, по которым мчалась «кукушка», по асфальтированному шоссе бегали автомашины. Как бы не случилось чего-нибудь с девочкой...

Когда я рассказал в обществе бакинских инженеров, что побывал в храме огнепоклонников, меня спросили:

— Значит, вы познакомились с Сафурой?

А инженер Майер сказал:

— Не вы ли тот дядя, который купил ей орехи?

И рассказал известный случай, как Сафуру прогнали с Соленого озера. Бойкая девчонка привела к эстакаде ораву мальчуганов. Запасшись самодельными — из картона, щепок и жести- корытцами, они шли добывать соль. Сафура где-то услышала, что надо зачерпнуть в корытце воду из Соленого

озера; вода испарится — и на дне останется чистая соль. Девочка подговорила мальчишек; те смастерили корытца и покорно поплелись за ней.

— А как она здорово танцует! — сказал инженер Майер. — Подсмотрела раз, как осетины из поселка Степана Разина танцуют лезгинку. И в тот же день вынесла из дому два кухонных ножа, собрала на дворе храма огнепоклонников мальчишек и отплясывала по всем правилам, с платочком, ловко лавируя среди воткнутых в землю ножей.

— Как бы не выросла чересчур озорной, — высказал я опасение за судьбу Сафуры, рассмешив Майера.