Три поэмы. В критическом сопровождении Александра Белого

Там, где речушка сонно прошивает
Давно забытый глиняный карьер,
В избушке на отлете проживает
С 30-х вдовый,
Врач-пенсионер.
Ему привольно у речных разводий,
Где плесы голубого голубей.
Он для стола
Гусей себе разводит,
А для души —
Зобатых голубей.
На топливо берет со строек стружку,
Умеет сам стирать и сам варить,
Но все мечтает завести старушку,
Чтоб было с кем зимой поговорить.
Ему иного и не надо счастья,
И даже деньги не нужны ему.
Он только иногда, по женской части,
«Знакомых» принимает на дому.
Заплатят – ладно.
Не заплатят – тоже.
Его волнует лишь один вопрос —
Чтоб новый городок, избави боже,
Его домишко ветхонький не снес.
Ему излишне волноваться вредно,
Ни радостей не зная, ни тоски,
Он хочет только одного —
Безбедно
Доковылять до гробовой доски.

Ты стар,

И все, что просится наружу,
Я придержу, чтобы порыв ослаб,
И не единым словом не нарушу
Твоей спокойной жизни, эскулап.
А ты бы в ужасе развел руками,
Когда б сегодня кто-нибудь сказал,
Что у тебя за толстыми очками
Бутылочно-зеленые глаза.
А ты бы, верно, заболел падучей,
Когда б открыть, спокойствие губя,
Что в 45-м первый смертный случай
В бессмертный символ
Превратил тебя,
Что эту женщину любою силой
Ты должен был, пусть не спасти, —
Спасать!
Что кто-то клялся над ее могилой
Твою вину
Всей жизнью доказать,
Что этот «кто-то»
В трудную дорогу,
Не ждя достатка, вышел налегке,
Чтобы вернуться к твоему порогу
С непогрешимым скальпелем в руке.

Ты стар и слаб.

Я промолчу. Я скрою.
Но если б к прошлому тебя я возвратил,
Ты б за дорогой моего героя,
Должно быть, слишком пристально следил.
Ты б, рот скривя в улыбке осторожной,
Своим злорадством подглядел тайком,
Как отвечал он на билет несложный
Дубовым, сучковатым языком;
Как он не брал спасительных записок,
Как клял себя, с экзамена идя;
Как десять раз читал он куцый список,
Фамилии своей не находя;
Как на фронтоне, тайно от народа,
Кивнул ему бескрылый серафим
И черные чугунные ворота
В последний раз захлопнулись за ним;
Как повзрослело сердце первой раной,
Как завершился в жизни первый юз
Короткой и тревожной телеграммой:
«Не поступил, но на год остаюсь».

И снова боль.

И снова в сердце жженье…
Все очень худо.
Хорошо одно:
Что разговор с тобой – предположенье,
Несказанного слышать не дано.
А знай ты это —
Я бы не помешкал:
Лицом к лицу —
И палец на курок,
Чтоб ты не вздумал осквернить усмешкой
Тот самый первый жизненный урок.

Висит луна над горизонтом серым,

Влюбленных безответная раба.
Притихло все.
Лишь где-то за карьером
Клокочет водосточная труба.
Захлопнул ставни домик на отшибе,
Под легким ветром скрипнула доска.
Рожденная в дневном гусином шипе,
В сырую темень выползла тоска…
А ночь зовет к непознанным глубинам
Дымками легкой перистой шуги,
И тонут в воркотаньи голубином
Не по летам тяжелые шаги.
А в небе – тыщи звездных многоточий.
Ты, ночь, до точки говорить могла б.
Что ты скрываешь?..
Ну, спокойной ночи,
Прости за беспокойство, эскулап.