Три поколения

Не добежав шагов пятьдесят, Амоска увидал на двери бани большой, очерченный углем круг. «Готовенький», — подумал он и, опустившись на колено и сняв шапку, как это делал Мокей, прицелился.

Тузик сидел в стороне и с любопытством наблюдал за действиями своего хозяина.

…Рано утром из Чистюньки вернулся Анемподист Вонифатьич. Еще через окно Аксинья и Фотевна определили: «Туча тучей!»

Замер сизевский дом. Палашка приняла лошадь, отстегнула подпруги и стала снимать седло с привязанными в тороках сумами. Анемподист Вонифатьич с криком бросился к ней:

— Дура! Рыжая дура! Сколько раз сказывал, сумы сначала сними!..

Палашка стала отвязывать сумы, но Анемподист Вонифатьич оттолкнул ее, сам отвязал сумы и понес их в дом.

Подглядывавшие Фотевна и Аксинья шарахнулись из коридора.

— Топи баню, Окся, топи скорее! Может, в бане поотойдет…

Аксинья проскользнула мимо входившего в двери отца и в неурочный день направилась к реке с вязанкой березовых дров.

Вскоре с веником под мышкой, босой, в тиковых полосатых подштанниках прошел в баню Анемподист Вонифатьич. Выпарившись, он лежал на полке и, положив руку на грудь, слушал, как стучит сердце.

«До сердца вот веником не доберешься, а они и без веника добрались, стучит как…»

При воспоминании о «них» Анемподист вновь схватывал веник и с ожесточением хлестал себя. Лицо со вздернутым носом, с острыми глазами вновь и вновь выплывало из банного пара.

«До всех добрались! Поликаха, Денис Денисыч…»

Газетные строчки, сбегаясь в столбцы, словно частоколом окружали маленькое курносое лицо, кричали во всеуслышание о нем, об Анемподисте Сизеве. Под тяжестью этих строк, казалось, подламываются стойки полка, и его, Анемподистово, тело погружается в сырую, холодную землю.

Амоска, нацелившись, выстрелил в круг.

С развевающимися по ветру волосенками он бросился к бане, чтобы увидеть, попала ли пуля в цель. У него пересохло в горле и захватило дух. Впереди мелькал Тузик.

Наблюдавший за Амоской Мокей замер. Замер на полдороге и Амоска: из дверей бани показался голый человек, на груди его алела кровь.

Анемподист кинулся на окаменевшего Амоску. С яру, от сизевского дома, бежали люди.

Мокей, вскрикивая от боли, неловко переставляя костыли, поспешил на помощь.

— Убили! — услышал он еще издали крики девок.

— Убил, змееныш! — покрывая голоса девок, раздался дребезжащий, гнусавый голос. Мокей узнал голос Анемподиста и облегченно вздохнул. Вид Мокея был грозен. Девки отпрянули в сторону.

Амоска лежал на земле, а голый человек пинал его ногами в лицо, в бока.

Мокей размахнулся костылем и, превозмогая нестерпимую боль в ноге, ударил голого человека по спине. Тот, вскрикнув, бросился бежать к бане.

Мокей взял Амоску на руки и, опираясь уже на один только костыль, понес мальчика домой. Из носа Амоски шла кровь. Глаз не было видно за синими кровоподтеками.

Амоска что-то шептал распухшими губами.

Мокей нагнулся к мальчику и явственно услышал:

— Винтовку… мою винтовку, дяденька Мокей…

Но винтовку Амоски держал в руках голый Анемподист и грозил ею вслед Мокею.

От ерневского двора бежали артельщики.

Увидев сбегавшихся к бане козлушан, Вонифатьич раскинул руки и повалился наземь. Закатив глаза, он громко застонал:

— Смертонька моя… Застуниица усердная…

Фотевна с исступленным ревом кинулась на грудь мужа, сорвала с седой головы шамшуру[34] и заголосила на всю заимку:

— Да соко-ол ты мой яя-аа-сный! Да сгу-би-ли те-бя-яя… да-да… соккру-у-ши-и-ли!..

К причитаниям Фотевны присоединились звонкие выкрики дочек… От истошного их воя у козлушан пробегали по коже мурашки, лица насупились.

Дед Наум, прибежавший последним, волновался, еще не зная, в чем дело. По дороге он встретил бледного, еле переставлявшего больную ногу Мокея с Амоской на руках и попробовал остановить его, но Мокей, сжав зубы, молча прошел мимо.

Первое же слово, долетевшее до старика от толпы, было: «Убили!»

Из отдельных выкриков Фотевны и Анемподистовых дочек дед Наум понял, что в убийстве обвиняют всех артельщиков.

— Нести надо в дом да обмывать покойника, — расталкивая ребят и женщин, сказал он.

— Не трогайте с преступного места! В Чистюньку за властями! При понятых подымите, — неожиданно послышался гнусавый голос «покойника».

Наум оторопел и уже хотел было перекреститься, но потом улыбнулся чему-то и спокойно сказал:

— Пойдемте, ребятушки, к Мокею, он все расскажет. А тут, видно, правды, как у змеи ног, не сыщешь…

Артельщики, а за ними и козлушане повалили в избу к Мокею. У стонавшего Анемподиста остались только Фотевна, рыжманки да Зиновейка-Маерчик.

— Зиновеюшка, — негромко позвал Анемподист, — пади на Савраску, добеги в Чистюньку… и экстренно возвращайся с председателем, с понятыми. Артельщики, мол, убили по злобе из ружья Анемподиста Сизева. Подговорили, мол, несмышленыша-малолетка и убили. Беги скорей, зятек любимый. А я полежу… тут, на преступном мосте…

Зиновейка-Маерчик кинулся к сизевскому дому.