Три поколения

Митя вновь почувствовал озноб и дрожание в коленках.

— Не высовывайся! — погрозил Амоске дед Наум и, сделав полукруг, стал подходить из-под ветра.

Ребята шли следом. Амоска держал взятого на сворку Тузика. Пестря уставился на вершину кедра и время от времени лаял. Чувствуя приближение охотников, он усилил голос. Сильное тело собаки, дернувшись во время лая, мгновенно замирало. Настороженные ушки вздрагивали.

Пестря не видел затаившегося за суком зверька, но отчетливо слышал, как он легонько скреб когтями.

Дед Наум понял, что собака чует, но не видит и лает на «коготок».

«Крепко запала, без стука не разглядеть…»

Пестря стал бросаться на дерево, грызть и царапать когтями кору.

— Пугает, заставляет шевельнуться, — шепнул Мите дед Наум. — Становись здесь, ружье возьми в плечо.

Митя слепо повиновался. Голос деда падал точно сверху. Ствол берданки по-прежнему качался.

— Не дам стрелять, пока не уймешь сердце! Опусти ружье! Ну, теперь целься в мою шляпу.

Наум Сысоич повесил шляпу на сучок кедра.

Спокойный голос деда и такая простая цель, как шляпа, успокоили Митю. Сердце начало биться ровнее. Мушка уверенно ложилась в середину войлочной тульи.

— Эдак же и в белку целься, — услышал он спокойный голос деда. — Вершинка раздвоилась, а рядом сук, тут надо бы ей быть. Сюда и смотри, а я хлопну.

Дед Наум звонко хлопнул в ладоши. Митя и стоявший рядом Амоска одновременно увидели, как шевельнулась между развилками ветка.

Митя повел стволом, поймал на мушку вздрагивающую веточку. Вровень с ною торчали пушистые кисточки. «Голова», — пронеслось в мозгу Мити. Он точно оцепенел, впившись в прорезь на стволе и во вздрагивающие кисточки на ушах притаившейся белки.

Выстрел Митя не слышал. Видел только сорвавшийся с вершины кедра пепельно-серый пушистый комок. Белка падала, как показалось Мите, долго-долго. Он подбежал и на лету поймал мягкое, горячее тельце первого убитого им зверька.

Тузик при виде падающей белки рванул опояску и уронил Амоску. Подскочив к Мите, щенок подпрыгнул. Митя боязливо поднял руку и крепко стиснул зверька. Тузик залился злобным, непрерывающимся лаем.

— Большой толк будет из собачонки, — сказал дед Наум.

Амоска забыл о неудаче, об острой зависти к Мите и восторженно смотрел на беснующегося своего любимца.

На стойбище вернулись в разное время.

Амоска и Митя, не слушая и перебивая один другого, рассказывали деду Науму и друг другу о только что пережитом. Четыре белки, убитые Митей, и одна — Амоской, рядом лежали на столе. Ушастые головки были слегка подогнуты. Хвосты белок ребята откинули в одну сторону.

Дед Наум собирался обдирать тушки и точил на бруске кончик ножа.

— Если бы не тугой спуск… Сам дедынька говорит, что золото, а не собака мой Тузик.

— Смотрю, а она на меня глядит… А глаза, как бисеринки, че-о-орные, че-о-орные…

Митя пальцем приоткрыл глаз мертвой белки. Но глаз уже потерял искристый блеск и подернулся синей туманной пленкой.

Возвращающихся в стан Терьку и Зотика услышали по взвизгиваниям Бойки. Митя и Амоска кинулись им навстречу. Еще на бегу Амоска начал кричать ребятам:

— Это вам не дробью!.. Из дробовика-то всякий дурак застрелит…

Подбегая, Митя волновался:

— А что, если обстреляли?

За опоясками Зотика и Терьки пушистыми гирляндами висели тушки убитых белок.

— Но зато как я ее сбил! — говорил Митя, пытаясь заглушить чувство досады и зависти к Терьке и Зотику. — Как тенькну — она комком!

— Если бы у меня дробовик, или бы хоть спуск послабее был… — в свою очередь оправдывался Амоска.

Позже всех на стан вернулся Вавилка.

Он неторопливо повесил на стенку ружье и шапку, снял с плеч сумку и кинул ее в угол. Потом так же неторопливо снял обутки и подсел к ужинающим.

Амоску подмывало рассказать Вавилке о своей охоте и спросить, сколько же убил он.

«Должно, ни дьявола не принес. Неужто я обстрелял Вавилку?..»

Амоска не выдержал, тихонько вылез из-за стола и шмыгнул в угол.

— Вот это так Вавилка! — закричал он и вытряхнул Вавилкину сумку на нары.

Зотик, Митя и Терька выскочили из-за стола. Зотик трясущимися пальцами пересчитал Вавилкину добычу.

— Одиннадцать да колонок, — упавшим голосом сказал он — А у меня одиннадцатая на подстрел ушла. Терька не даст соврать. А колонка не попадалось…

Амоска схватил матерого колонка и тыкал его всем в лицо:

— Ну вылитый Зиновейка! Зиновейка-Маерчик — такой же красный. Ах, если бы не спуск. Да попади бы и моему Тузику колонок, ни в жисть не упустил бы…

— А мне не везло, понимаешь, Вавилша, — словно оправдываясь, заговорил Терька. — Семь штучек все ж таки насобирал…

Терька уже примирился с тем, что в этот день он пришел третьим. Но Терьке почему-то казалось, что все, даже Амоска, думают о нем, что он плохой охотник.

Вавилка, не глядя на суетившихся ребят, молча жевал хлеб и оставленную ему кашу.

Дед Наум сидел в сторонке, смотрел на молодых охотников с усталой старческой улыбкой.

— Слава тебе, господи, начало положено…

Глава XLII

Тайга влекла молодых охотников неизведанными тайнами, суровой тишиной, охотничьими радостями и приключениями.