Три поколения

Ястребовский помолчал, пытливо, с каким-то смущенным прищуром посмотрел Андрею в глаза, очевидно собираясь сказать ему что-то особо доверительное, и, выкинув на стол белые узкие руки и похрустев сцепленными пальцами, точно разом решившись, заговорил:

— Закоренелый инженер-производственник. Не скрою: с немалым стажем. Еще до войны на Челябинском тракторном начинал… Человек, так сказать, сугубо городской… — Ястребовский смолк и потом еще энергичнее продолжил: — До страсти люблю дело, от которого сталью, железом, машинным маслом пахнет. Обожаю грохот и шум завода, мастерских. Знаю, — он тут же поправился, — мне кажется, что знаю душу рабочего, люблю слесарей, токарей, — сам начинал слесаренком, люблю умных, дотошных механиков. Одним словом, людей, создающих машины, и все связанное с созданием машины. Но, — он тяжело вздохнул, — ни о земле, ни об агротехнике никакого понятия не имею. Понимаете: ни-ка-кого! Таким вы меня, как главный агроном, и принимайте, — с облегчением закончил Ястребовский, высказав Корневу, очевидно, тяготившую его мысль.

Андрея пленила искренность нового директора, и он, взволновавшись, быстро обошел стол и, точно желая успокоить этого большого, по всей вероятности, хорошего инженера и доброго человека, по-юношески простодушно и тепло улыбнулся ему.

— Спасибо, Илья Михайлович, за откровенность!

…В тот же день новый директор согласовал с райкомом назначение отстраненного Кочкина заведующим ремонтной мастерской.

Из бывшего своего кабинета Игнат Петрович вышел точно из бани — потный и красный. Не глядя ни на секретаршу Катю, ни на толпившихся в коридоре трактористов, опустив тяжелую, большую голову, он прошел мимо и отправился в Предгорное.

— Набаловался в машине, теперь с непривычки пехтурой-то далеко покажется.

— Каков-то новый будет? Дайте, братцы, я сплаваю на разведку, посмотрю, что он за птица. У меня и заделье есть… — переговаривались в коридоре механизаторы.

Ночью Андрей долго думал о новом директоре. За день он, кажется, присмотрелся к нему.

Ястребовский внимательно слушал людей, докладывающих о разных делах МТС, не спеша, «в ощупку», как больной после тяжелой болезни, делал первые шаги.

«Умен и как будто трезвенник: очень, очень важно! — думал Андрей о Ястребовском. — Надо будет обязательно подкинуть ему что-нибудь по агрономии. Без этого ему будет очень трудно разобраться… Да и может попасть в неловкое положение перед людьми…»

Андрей всей душой хотел помочь Ястребовскому. Со свойственной ему широкой русской доброжелательностью к людям он старался видеть в новом директоре только хорошее, но что-то и смущало, тревожило его все время. Андрей всячески отвлекал себя от этих «других» мыслей о новом директоре, но они все настойчивее лезли в голову.

«Конечно, нехорошо, что он исключительно инженер-цеховик… Трудно ему будет понять и полюбить то, что любим мы, земледельцы».

Андрей знал, что не уснет до тех пор, покуда не придет к чему-то определенному. «Но ведь сейчас столько требуется людей… А где же их взять, влюбленных в природу и агротехнику?.. Мало ли случаев, когда потомственные заводские рабочие, например двадцатипятитысячники, становились и колхозными вожаками и страстными землелюбами. — Сон, казалось, окончательно отлетел от Андрея. — И семью не думает перевозить. Говорит: «Назначен я временно исполняющим и, по всей вероятности, ненадолго; обещали другого подыскать… Жена работает, получает около трех тысяч в месяц, дети учатся, квартира хорошая…» Как же это он будет разрываться надвое, когда здесь все заново создавать?..»

Электрическая лампочка, трижды мигнув, погасла: вторая смена рабочих расходилась на отдых.

«Надо будет поговорить с Верой, на ней проверить впечатление о Ястребовском: она девушка с острым глазом…»

При мысли о Вере Андрей как-то сразу успокоился, точно, вспомнив о добром друге, невольно переложил на него свои заботы.

Глава IX

Неделю присматривался к людям не вылезавший из мастерских Ястребовский. Потом сделал кое-какие передвижки станков, по-иному организовал ремонт тракторов, переведя все на прогрессивный «узловой метод», завел табель явки и ухода с работы.

Первым нарушил дисциплину бывший директор Игнат Кочкин. В тот же день всей МТС стало известно, что ему объявлен строгий выговор.

«Машину видит насквозь. Механику любит до невозможности; готов с утра до вечера около ремонтников крутиться», — говорили о Ястребовском механизаторы.

Веселее стало в мастерских. Оборудование и запасные части действительно пришли. Начали устанавливать новые станки. Директор окончательно переселился к ремонтникам. Кабинет его пустовал.

Рабочие подтянулись. Даже Кочкин, к удивлению всем, стал являться на работу трезвым. Отечно-желтое бабье лицо его заметно посвежело, безвольные, мягкие губы отвердели.

— Хорошенький резон! Из гвардии — да в гарнизон, из директоров — в заведующие мастерской! А тут еще и контузия по карману, вот и одумался: решил лучше мед пить, чем битым быть, — сказал о Кочкине Шукайло.