Три поколения

Как сказал он о листовнике, я и сорвался. Мне, видите ли, доложили, что колхозный их счетовод, из пьянчуг пьянчуга, из плутов плут, вместе с обольстительным председателем гнилую осоку высококачественным сеном в сводке показали. А в действительности хорошего сена в колхозе было заготовлено всего лишь десять процентов… Сверх всего эти деятели приписали в сводке две тысячи семьсот центнеров сена, которого вообще не было. Спросите — зачем? А чтобы выскочить в передовые по заготовкам кормов! Можете представить, как я накинулся на геркулеса, — пух и перья из него полетели!

Леонтьев замолчал. Улыбка против воли выплыла откуда-то из самой глубины и затопила все лицо секретаря: очевидно, он вспомнил, как все это происходило у него в кабинете.

Видели бы вы, как изменился вдруг сей донжуан! Как вскинулся, как закричал: «Я трижды в райкоме был, в краевой центр ездил, доказывал — и ничего не добился! Как в стенку! Думал, говорит, вы свежий человек, а вы туда же!» Тут я окончательно взбесился. «Да что, говорю, вам район или край корма заготовлять будет?» А он как оглушенный бык смотрит на меня и глазами хлопает. А когда разошелся я из-за кормов, тут уж заодно и ухажерские его дела поднял: раскипелся, как самовар, рта ему раскрыть не даю. И уж совсем готов был ударить кулаком по столу и крикнуть: «Поплатишься партийным билетом!», как увидел, что какая-то усталая безнадежность и озлобленность проступила у него на лице. Ни с того ни с сего он вдруг резко взмахнул рукой и крикнул: «А ну вас всех! Измазали грязью по самый воротник! До чего вы меня довести хотите?!» Повернулся и в один миг исчез из кабинета. Как я ни разыскивал его в тот день — не нашел. Вот и еду теперь все выяснить. Если подтвердится, буду рекомендовать колхозникам другого председателя.

Дорога все поднималась. Поднимались к облакам и колхозные поля. «Как же они завозят семена на такие кручи? Наверное, верхом! А сеют, конечно, вручную…»

Бедный колхоз, как и колхоз-миллионер, тоже видится издалека. Колхоз имени Жданова был действительно слаб. Необычная для этих мест многолетняя засуха и ежегодно меняющиеся председатели доконали неплохое до войны хозяйство. Лишь Константин Боголепов на председательском посту держался прочней других: «ходил в председателях» уже четыре года. До войны он был хорошим бригадиром тракторной бригады.

До войны же на околице тогдашний хозяйственный председатель Архип Грач построил каменные дворы ферм и обсадил их тополями и американскими кленами. За войну их начисто вырубили, и теперь дворы заваливало снегом по кровлю.

Близ деревин, у закопченной колхозной кузницы, свалены ржавые конные плуги и деревянные бороны — немые свидетели первых лет коллективизации. Тут же валялись рассохшиеся колеса, разбитые телеги. За кузней, в глубокой узкой долинке, начиналась деревня.

С тяжелым чувством смотрел Леонтьев и на «инвентарь» у кузницы и на убогие избенки. Секретарь думал о возможном кандидате в председатели колхоза имени Жданова бывшем агрономе, инструкторе райкома Семене Рябошапке, пожелавшем работать в самом отдаленном колхозе. Андрей думал о своем. Его раздражали поля. Разбросаны на крутых склонах гор, не поля — заплатки.

Андрею очень хотелось заговорить с секретарем об этих «несподручных» массивах, но Леонтьев был мрачен. «Поговорю потом», — решил главный агроном. И снова стал смотреть на крутые карнизы, по которым были разбросаны разнообразные заплаты. «По этим полатям только овец и коз пасти. В крайности, рогатый скот, но пашня…»

Занятый своими мыслями, молодой агроном не заметил, как подъехали к центру деревни и остановились у опрятно побеленного домика с новыми тесовыми воротами, где жил присланный сюда неделей раньше инструктор райкома Рябошапка. Домик принадлежал председателю сельсовета Михаилу Павловичу Костромину.

Гостей встретила жена председателя Аграфена Парамоновна, видная, подбористая женщина в новых калошах на босу ногу. Она только что помыла полы, и они сияли желтой краской.

— Мы натопчем вам, — сказал Леонтьев, осторожно ступая на половичок у порога.

— Руки свои, подотрем, — кротко улыбнулась миловидная молодая женщина.

Русую ее голову оттягивала заплетенная по-девичьи, в кисть толщиною коса. Большие серые, как показалось Андрею, очень правдивые глаза женщины и какая-то осанистость рослой фигуры напомнили ему Веру.

Из горницы вышел свекор Аграфены — краснощекий, будто нарумяненный, старичок Павел Егорович Костромин. У него была голая, желтая, удлиненная, как дынька, голова и быстрые, мечущиеся глаза. Смотреть на него без улыбки было невозможно. Казалось, эти беспокойные глаза все время пытливо высматривают у собеседника что-то, чтобы незаметно стащить и спрятать. И небольшой остренький нос старичка был тоже какой-то неспокойный. Он будто все время принюхивался к чему-то и определял: «Откуда дует?»